Для этого, прежде всего, необходимо было решить проблему эмиграции. После того как требование получения визы для поездки в ЧССР, введенное незадолго до этого, было вновь отменено, в начале ноября десятки тысяч граждан ГДР снова устремились на Запад через Чехословакию. Новый закон о выезде, представленный Кренцем, встретил яростное неприятие и еще больше накалил обстановку. В результате на полях заседания ЦК СЕПГ 9 ноября, где прежде всего обсуждались экономические проблемы, был одобрен и пересмотренный закон о выезде из страны, который пресс-секретарь партии Шабовски – очевидно, неподготовленный и не знавший всех тонкостей и деталей – ранним вечером представил мировой прессе, ожидавшей новостей о заседании ЦК. Согласно новому закону, отныне можно было подавать заявления на частные поездки за границу без указания веских причин, и постоянный выезд в будущем должен был быть возможен без лишних проволочек и утверждаться в короткие сроки. Однако в обоих случаях по-прежнему требовалось письменное заявление. Несколько сбивчивый рассказ Шабовского можно было истолковать в том смысле, что отъезд теперь стал возможен сразу и без формальностей – и именно так западная пресса его высказывания и представила. В частности, в вечерних новостях канала ARD, которые многие в ГДР смотрели, было объявлено: «ГДР открывает свои границы», после чего все больше и больше людей начало сходиться к пограничным переходам Восточного Берлина, требуя немедленно открыть границу. Около 10 часов вечера напор масс стал настолько сильным, что пограничники, следуя ставшей потом знаменитой команде «Затопляем!», в самом деле открыли проходы в Западный Берлин. Затем последовала та пьянящая ночь воссоединения, окрашенная удивлением, неверием, восторгом и счастьем, которая, безусловно, является одним из положительных кульминационных моментов немецкой истории в ХX веке. Радость по поводу падения Стены охватила не только немцев. Почти во всем мире открытие границы в Берлине приветствовали восторженно как символ свободы и ненасильственного свержения диктатуры. Но одновременно начались и дискуссии о том, что будет дальше. Было ли это лишь концом диктатуры СЕПГ или прелюдией к объединению двух германских государств? И что это означало для международной констелляции, для Европы и отношений между великими державами? На следующий же день после открытия Стены Горбачев направил личное послание канцлеру Колю, в котором косвенно подверг резкой критике правительство ФРГ: «Лозунги непримиримости и нетерпимости в отношении реальности существования двух суверенных германских государств преследуют лишь цель дестабилизации ситуации в ГДР». Никто не имеет права сейчас «разжигать эмоции и страсти», иначе «может возникнуть хаотическая ситуация, последствия которой будут непредсказуемы»[19]
. Американский президент Буш также попросил Коля «воздержаться от громкой риторики»: следует также «воздержаться от разговоров о воссоединении или графике сноса Стены» и «избежать непредсказуемой реакции в ГДР или Советском Союзе»[20].Еще большее беспокойство выказывали главы правительств Европейского сообщества, которых президент Франции Миттеран пригласил на специальный саммит в Париж 18 ноября. Премьер-министр Великобритании Тэтчер наиболее четко выразила свои сомнения, настаивая на сохранении статус-кво. Вопрос о границах, включая внутригерманскую границу, не стоял на повестке дня. Но даже среди других представителей европейских государств, например Нидерландов или Италии, говорил позже Коль, «невозможно было не заметить, что недоверие к нам, немцам, вернулось». «Теперь немцы снова говорят о единстве, теперь они больше не заинтересованы в Европе, – говорили они <…> Старые опасения, что Германия становится слишком сильной, снова появились»[21]
.