История Германии в ХХ веке. Том II

В 1988 году правительство Германии уже выразило свое принципиальное согласие на введение единой валюты, подчеркнув, что такая валюта станет возможной и значимой только в том случае, если будут созданы соответствующие политические условия, в частности унификация бюджетной и фискальной политики. После того как европейские партнеры, как уже говорилось, де-факто связали свое согласие на воссоединение Германии со скорым созданием экономического и валютного союза в конце 1989 года, правительство Германии первоначально отложило свои оговорки. Однако во время переговоров в рамках подготовки к Маастрихтской конференции германская сторона, казалось, одержала верх. Европейские партнеры договорились о создании независимого Европейского центрального банка по германской модели, который следил бы за тем, чтобы европейская валютная политика руководствовалась экономическими соображениями, а не политическим рвением соответствующих правительств. Кроме того, в Маастрихте главы правительств приняли пакт о стабильности, согласно которому введение единой валюты было связано с «критериями конвергенции»: согласно им, новый долг государства-участника должен был составлять максимум три, а общий долг – максимум шестьдесят процентов от валового внутреннего продукта. По словам Коля в бундестаге, это означало, что «были согласованы обязательные нормы международного права, чтобы предотвратить подрыв денежной политики, направленной на стабильность цен, неправильной национальной бюджетной политикой». Теперь путь к Европейскому экономическому и валютному союзу был «четко обозначен и бесповоротно закреплен».

Однако, чтобы добиться этого, канцлеру Германии пришлось пойти на значительные уступки в Маастрихте. Ведь в вопросе политического единства желаемый прогресс не был достигнут. Тот факт, что вырабатывать общую внешнюю политику и политику безопасности оказалось сложно, неудивителен, учитывая разногласия между европейскими партнерами по югославскому вопросу, которые происходили в то же время. Более того, сопротивление оказывалось везде, где европейские нормы могли бы ущемить права национальных правительств и парламентов. Наконец, усилия Германии по расширению полномочий Европарламента не увенчались успехом. Убежденность немцев в том, что экономическое объединение континента может быть успешным только при укреплении политического единства, включая экономическое, не смогла возобладать над опасениями европейских партнеров. В конце концов, даже Коль вынужден был признать, что, вопреки надеждам, государственное единство Европы по примеру США недостижимо: «Этот процесс нам не по плечу, – заметил он о перспективе европейского федеративного государства. – Этого не произойдет»[67].

Таким образом, порядок был изменен. Отправной точкой не была последовательно углубляющаяся политическая интеграция с далеко идущей координацией национальной политики, которая в конечном итоге привела бы к единой валюте, а наоборот, отправной точкой стала единая валюта. Сторонники этого варианта утверждали, что он свяжет отдельные страны-члены настолько прочными узами, что это неизбежно приведет к большему объединению во внутренней и внешней политике. Для немцев, однако, не было сомнений в том, что валютный союз, как категорически подчеркнул президент Бундесбанка Титмайер, в конечном итоге может существовать в долгосрочной перспективе только «в политическом объединении, подобном государству». Здесь крылась дилемма[68].

Таким образом, новый Европейский союз имел асимметричную структуру, которая сразу же была описана эвфемистическим образом «трех столпов»: сообщество, то есть наднациональное, отныне должно было регулировать прежде всего экономику и валюту. Внешняя политика как вторая составляющая и внутренняя и правовая политика как третья составляющая оставались «межправительственными», то есть решались главами правительств государств-членов. Великобритания к тому же выторговала для себя особые правила. Согласно им, страна оставляла за собой право в случае необходимости не присоединяться к общей валюте (для которой впоследствии было найдено название «евро») и получила право не выполнять соглашения по социальной политике и переносу решений Европейского союза в британское законодательство[69].