История города К.

После долгого-предолгого молчания в Крыжовинске опять объявился бывший народный губернатор Куманёв. Сначала объявился не путем личного присутствия, а через статью за своей подписью в довольно малотиражной газете. Так, не газете даже, а газетке. Яков Александрович захотел поделиться мыслями об истории российской политики на Кавказе. На советников и консультантов Шабашкина, а также на весь штаб народно-патриотического блока это произвело мощнейшее впечатление. Совершенно непонятно было, для чего и зачем экс-губернатор предпринял такой шаг. Вывод напрашивался один: делается попытка реванша.

На ближайшей же планерке Иван Минаевич посвятил этой теме в общей сложности сорок минут. Красноречие его не знало границ. Шабашкин сам предпринял экскурс в историю (только не Кавказа, а Крыжовинска), напомнил слушателям о сомнительных заслугах Якова Александровича на поприще демократии, назвал командировку Куманёва бегством от народа и предрек новоявленному Бонапарту сокрушительный разгром.

Речь подействовала. Но не совсем так, как хотелось автору. Большие и средние начальники, которые слушали и пересказывали её, сделали свой вывод: дыма без огня не бывает. Раз Иван Минаевич так взволнован, значит основания имеются… Кое-кто тайком начал навещать Якова Александровича в его далеком горном пристанище. Беседовать о том и о сём, интересоваться дальнейшими планами. Яков Александрович заподозрил было провокацию, но затем понял, что не всё так однозначно. И послал в Крыжовинск другую статью – уже о ситуации на своей малой родине.

Народно-патриотические аналитики и лекторы обкома буквально взревели от восторга. Жизнь в который раз подтвердила их правоту! Засучив рукава, агитаторы принялись агитировать, а Чемоданов засел за произведение о банкирско-мафиозном ставленнике Куманёве. Чем громче и яростнее агитаторы агитировали против Якова Александровича, тем более теплыми словами начали вспоминать его крыжовинцы. Воды после той отставки утекло немало, былые претензии поросли быльём, и в памяти неискушенной публики сохранились главным образом воспоминания о простых манерах Куманёва, да его строгости к чиновникам. С похвалой вспоминали также трезвый образ жизни бывшего губернатора.

Получая доклады об обстановке в Крыжовинске, Яков Александрович не на шутку задумался о возвращении. Социологи, которых он издавна привечал и к мнению которых прислушивался, давали вполне обнадеживающую информацию. И с благословения Куманёва в Крыжовинске открылся Фонд политических исследований. Теперь статьи и комментарии о текущем моменте шли не прямо с Кавказа, а оттуда. И становилось их всё больше. И Шабашкин окончательно уверился в том, кто его главный противник.

Пока аналитики и лекторы обкома партии переносили огонь на персону бывшего губернатора, в тылу у Ивана Минаевича действительно произошло крайне неприятное событие. Под мэром города Крыжовинска ощутимо зашаталось кресло, и отнюдь не в смысле предмета мебели.

После примирения с Шабашкиным мэр Цап-Царапин успокоился абсолютно. По условиям пакта Иван Минаевич не вмешивался в сугубо городские дела, а Николай Александрович дал зарок не претендовать на более высокие посты. Страшные статейки про связь мэра с водочной мафией перестали появляться на свет, и крыжовинскому градоначальнику представилась возможность без помех заняться улучшением канализации.

Городская канализация, впрочем, от этого нисколько не выиграла. Успокоение Николая Александровича оказалось таким глубоким, что незаметно переросло в полное засыпание. Получив гарантии безопасности, мэр вверил заботы о хозяйстве своему аппарату, а сам отдался стихии праздников и награждений. По части произнесения тостов и рассказывания анекдотов ему по-прежнему не было равных в городе. Цап-Царапин пожимал руки, широко улыбался или мужественно хмурился (в зависимости от ситуации), проникновенно зачитывал поздравления. Казалось, торжествам не будет конца…

Тем временем в городе – а точнее, в городском Совете – возникла своя оппозиция. Костяк её составили сравнительно молодые депутаты, ведшие свою родословную из малого и среднего бизнеса. Кое-чего к этому времени уже добившиеся, но все-таки чужие на местном празднике жизни. Развернуться шире мешало отсутствие комсомольского и партийного стажа. К ним примкнули отдельные внефракционные правдолюбцы, упорно не замечаемые официозом и оттого изрядно ожесточившиеся.

Заговор составился быстро и осуществился еще быстрее. На рутинной сессии, когда пресса и приглашенные уже устраивались поудобнее, чтобы подремать до обеда, к микрофону поднялся депутат Шульц. Носитель четырех дипломов о высшем образовании, судившийся со всеми по любому поводу, он зачитал коллективное письмо о недоверии мэру. «Виктор Олегович, ты своей смертью не умрёшь!» – добродушно подал реплику Цап-Царапин.