История городов будущего

Идея, выраженная националистами в новом городском центре, была ясна: Китай может учиться у Запада и без политической или культурной зависимости. Недаром целью этого проекта был и географический перенос центра города из Международного сеттльмента на контролируемую китайцами территорию, и архитектурная подмена западных небоскребов Бунда на построенные в китайском стиле общественные здания Цзянваня.

Однако планам националистов оттеснить Бунд на второй план не суждено было воплотиться в жизнь. Пока возводился Цзянвань, Бунд был практически полностью перестроен и стал больше и краше прежнего. Стабильность, которую смогли обеспечить националисты, при сохранении автономии концессий вызвала в Международном сеттльменте экономический бум, какого он не переживал с первых лет в качестве открытого порта. В течение 1920–1930-х годов центральный Шанхай из копии западного города превратился в глобальный мегаполис нового типа. Построенные в этот период здания Бунда смотрятся предвестниками будущего глобального и многообразного мирового порядка. Международный сеттльмент начал, наконец, оправдывать свое громкое имя.

Новые небоскребы Бунда стали триумфом не только человеческой воли, но и инженерного гения. Они были вызовом авторитетным специалистам, которые уже давно решили, что почва в Шанхае слишком болотиста, чтобы строить на ней многоэтажные здания. Инженер, сравнивавший топкий шанхайский грунт со скальными породами Манхэттена, еще в начале XX века заявил: «В Шанхае предел – шесть этажей, в Лондоне – шестьдесят. В Нью-Йорке и Гонконге предела нет»³⁴. Но технический прогресс позволил построить одни из самых высоких зданий мира на топком чикагском берегу озера Мичиган – и проблемы шанхайского болотистого грунта тоже были решены. Тысячи свай из орегонской сосны были доставлены через Тихий океан и вбиты в почву Бунда, а при строительстве использовались более прочные и легкие строительные материалы – стальные балки и бетон. Сочетающие прочность и плавучесть деревянные сваи удерживали высотные здания на топком грунте. Как и в случае построенных крепостными дворцов Петербурга, неистощимый источник дешевой рабочей силы в лице китайских кули позволял возводить небоскребы и без современных методов строительства, внедряемых в это время в Америке. Цемент здесь по-прежнему замешивали вручную, но это, при наличии бесчисленных кули, работавших за гроши, никак не тормозило строительства. К примеру, элегантное 14-этажное здание отеля с металлическим каркасом и каменным фасадом с уступами в нью-йоркском духе было возведено в 1934 году всего за три месяца.

Гостиницы вообще строились ускоренными темпами в отчаянной попытке угнаться за бурным ростом нового социального явления – туризма. Мировая торговля уже давно соединила отдаленные части планеты: петербургские придворные дамы XVIII века уже пивали латиноамериканский кофий с карибским сахаром, а в XIX веке британские текстильщики производили ткань из хлопка, выращенного в Гуджарате или Миссисипи. Но в эпоху джаза межконтинентальные путешествия стали доступны не только аристократам, дипломатам и бизнесменам, но и просто состоятельным гражданам. Когда роскошные кругосветные круизы приобрели популярность среди привилегированных классов, управляемый иностранцами китайский мегаполис оказался одним из портов их стандартного маршрута, а силуэт Бунда стал таким же символом Китая, каким для Америки были очертания небоскребов Нижнего Манхэттена. Города вроде Шанхая становились настоящими перекрестками современности, где представители всемирной элиты встречались для работы и увеселений.

Когда океанские суда входили в Хуанпу и пришвартовывались на таможенной пристани Бунда, прежде всего их пассажирам бросалось в глаза то, насколько мало в этом городе собственно китайского. Историк-шанхайландец писал в 1928 году: «Прибывающего в Шанхай путешественника поражает тот факт, что фактически он оказывается в крупном европейском городе – потому что во всем, что касается высотных зданий, хороших мостовых, гостиниц и клубов, парков и мостов, потока автомобилей, трамваев и автобусов, количества иностранных магазинов и великолепного ночного освещения, Шанхай не уступает важнейшим городам его родины»³⁵. Однако за фасадами – на бесчисленных сценах, где разыгрывалась шанхайская жизнь – скрывался город куда более энергичный, нежели любая европейская столица. Вследствие отмены расовой сегрегации общественных пространств – а общедоступным в годы Первой мировой войны стал даже знаменитый своей нетерпимостью к цветным Шанхайский конноспортивный клуб – раздробленный мегаполис, где каждая национальная община создавала свой собственный мир, уступил место городу, где все группы сошлись воедино.