История городов будущего

Ярче всего новая реальность Шанхая воплотилась в отеле Cathay – величайшем памятнике межвоенной эпохи и самом высоком здании на Бунде. Cathay открылся в 1929 году на углу Нанкинской улицы и Бунда, то есть на пересечении двух важнейших городских артерий. Прежде на этом месте располагалась штаб-квартира Augustine Heard & Company – американской фирмы, торговавшей чаем и опиумом. Гостиницы в расположенных на Нанкинской улице торговых центрах Sincere и Wing On подавали себя как заведения «европейского класса», то есть гордились тем, что соответствовали западным стандартам; Cathay во всем превосходил эти стандарты. Невероятной роскошью считалось наличие телефона в каждом номере – европейские гостиницы такого еще не знали. Один звонок китайскому консьержу, говорящему по-английски с британским акцентом, и знаменитая услуга «Опиум в номер» уже заказана. Еще один звонок – и город по новому раскрывается перед постояльцем Cathay, оправдывая свое прозвище «шлюха Азии»: к 1930-м годам в Шанхае работало 3 тысячи борделей³⁶, а процент проституток среди женского населения бил все мировые рекорды³⁷. Пирамидальная 12-этажная башня отеля в плане представляла собой трапецию, поскольку та сторона участка, что выходила на Бунд, была чуть короче задней границы. Такие очертания дали одному историку архитектуры повод назвать Cathay «космолетом в стиле ар-деко»³⁸. Эта метафора даже более точна, чем полагал ее автор: с открытием отеля Cathay шанхайская архитектура преодолела гравитацию дешевого подражания Западу и, пройдя сквозь стратосферу точнейшего его копирования, достигла по-настоящему космических высот глобальной инновации.

В рекламе того времени название Cathay обычно писали псевдоазиатским шрифтом поверх изображения самого здания в стиле ар-деко; таким образом потенциальному постояльцу напоминали, что хотя подобное сооружение можно увидеть и в Чикаго, в реальности оно находится в экзотическом Шанхае. Но в интерьере отеля нашлось место всему миру – и Западу, и Востоку. Самые важные постояльцы могли выбирать из девяти люксов, каждый из которых был оформлен в духе определенной страны. Здесь был обитый дубовыми панелями британский люкс, где гости могли погреться у камина, как в загородном охотничьем домике; был индийский, где они ходили по сотканным на субконтиненте коврам, а прическу поправляли в зеркале, чьи контуры напоминали арки Тадж-Махала. В китайском люксе из гостиной в столовую постояльцы попадали через традиционные «лунные ворота» – круглый проход, типичный для китайских парков и дворцов. Мастера из каждой представленной страны были наняты специально для работы над этими номерами, чтобы обеспечить уважаемым клиентам идеальную подлинность обстановки. Отобедать постояльцы могли на девятом этаже, где за украшенными узором из карпов кои дверями с матовым стеклом располагался китайский ресторан, уставленный старинными бронзовыми буддами и снабженный потолочными росписями работы храмовых художников. Этажом выше к их услугам был европейский ресторан, выполненный в стиле парадного зала средневекового английского замка. Желание отвергнуть все это как ранний аналог лас-вегасского китча наталкивается на то простое обстоятельство, что все воспроизведенные в люксах культуры были широко представлены на улицах за их окнами. Создателем же отеля был человек, который, легко меняя все представленные в его отеле страны, чувствовал себя как дома и в Лондоне, и в Бомбее, и в Шанхае.

Отель Cathay стал детищем сэра Виктора Сассуна, чьи личные апартаменты располагались в этом же здании. Он был правнуком рожденного в Багдаде и жившего в Бомбее еврейского магната Давида Сассуна, и внуком Элиаса Сассуна, который из Бомбея переехал в Шанхай, чтобы расширить торговую империю своего семейства. Перейдя в 1870-х годах от торговли опиумом к сделкам с недвижимостью, Сассуны стали приобретать участки на Бунде, где в конце концов вырастет их отель. К 1880 году семейство было крупнейшим землевладельцем на Нанкинской улице. Виктора, которому предстояло унаследовать империю, отправили в Хэрроу – престижную частную школу в Англии. Там правнука носивших тюрбаны жителей Месопотамии нарядили в ностальгический костюмчик с соломенной шляпой, в котором почти пародийно выразились вкусы сливок английского общества. Спустя несколько лет он к тому же получил право надеть черную мантию выпускника Кембриджа, после чего вернулся в Шанхай, мечтая оставить свой след в облике города и имея для этого все необходимые средства. Получив британское образование и имея корни в Бомбее и Багдаде, молодой Сассун был выше привычных разделений между Востоком и Западом.