Прокламация Линкольна об освобождении рабов была воспринята за границей холодно и с подозрением. Правящие классы Англии, чьи органы печати в 1861 году трубили, что если Север будет вести подобную борьбу, то получит их полную поддержку, не увидели в прокламации ничего, кроме попытки спровоцировать восстание рабов. Но друзья Севера ее оценили. Джон Стюарт Милль писал, что ни один американец не радуется этому больше, чем он; Джон Брайт воскликнул: «Я аплодирую этой прокламации».[601]
Эти высказывания стали прелюдией к подъему антирабовладельческих настроений в конце 1862 года. Когда стало известно, что президентский курс на освобождение подтверждается дополнительной прокламацией от 1 января, демонстрации в его поддержку оказались активнее, чем в поддержку какого-либо иного движения после выступлений за отмену налога на зерно. Депутация от Общества эмансипации ожидала американского посла, чтобы передать президенту Линкольну свои самые горячие поздравления; преподобный Ньюман Холл, один из выступавших, заверил, что «ведущие газеты на самом деле не выражают мнения масс». В воскресенье проповедник Чарлз Сперджен выступил перед несколькими тысячами своих прихожан: «Сейчас, Господи, все наши мысли направлены за океан, где происходит ужасный конфликт, о котором мы не знали что сказать. Но теперь голос свободы показывает, где правда. Мы молим, дабы Ты ниспослал успех этой славной прокламации свободы, которая донеслась до нас из-за океана. Мы очень опасались, что у наших братьев не столь серьезные намерения, что они не решатся на это. Рабство и плеть не могут вызывать нашего сочувствия. Господь да благословит и укрепит Север, да ниспошлет победу его оружию». Огромный сход приветствовал этот призыв энергичным «Аминь!». Повсеместно происходили публичные собрания. Герцог Аргайл и Милнер Гибсон, оба члены кабинета министров, выступили с речами, выражающими «растущую уверенность в разрешении американского вопроса и его отношения к рабству». Позитивная реакция была отмечена даже в Ливерпуле – городе, где было столько радости в связи с выходом «Алабамы» в море. Бристоль, последний порт Великобритании, который отказался от работорговли, обратился к президенту со словами уважения и симпатии. Местом самой горячей демонстрации чувств, какую только видел Лондон со дней Лиги против хлебных законов, стал 29 января Эксетер-холл. Собралась такая толпа, что один митинг пришлось проводить в нижнем зале, а другой – на открытом воздухе. В просторном зале упоминание Джефферсона Дэвиса встречалось неодобрительными криками, а имя Авраама Линкольна – взрывами энтузиазма; публика вскакивала на ноги, размахивая шляпами и платками. Принятые резолюции демонстрируют рассудительность и дружеские чувства. В тот же вечер на массовом митинге в Брэдфорде, графство Йоркшир, было заявлено, что «любое вмешательство, физическое или моральное, в пользу рабовладельческого государства будет считаться позором». Встреча завершилась троекратным «ура» президенту Линкольну. Массовый митинг в Глостершире направил сочувственное обращение к президенту, в котором высказывалось сожаление о «явном участии англичан в тайном оснащении военных кораблей для Южных Штатов». «Все, с кем я сейчас встречаюсь, – заявил Джон Брайт, – говорят: общественное мнение претерпевает значительные изменения».