История и культура индийского храма. Книга II. Жизнь храма

Поскольку божества, как и цари, тоже считались носителями анангу, то это как бы уравнивало их статус. Вот что писал о тамильском царе в одной из своих работ А. М. Дубянский: «Тамильский царь – фигура живая, персонаж, представляющий сакральную энергию чувственно, непосредственно, можно сказать, лично. Он в известном смысле сама сакральная энергия и в соответствии с этим является весьма активным, деятельным участником ритуалов, например, победных танцев вместе со своими воинами. В то же время – и это надо постоянно иметь в виду – в согласии с древнетамильскими представлениями о сакральном его статус принципиально не отличается от божественного» (Дубянский, 1989: 68). Идеи сходства статуса правителей и богов встречается и в санскритских текстах. К примеру, в «Шатапатха-брахмане» (V. 2. 2. 15) о царе говорится следующее: «Великой мощью обладает тот, кто помазан на царство». И далее, обращаясь к богам: «Он стал одним из вас, охраняйте его». Однако, по мнению А. А. Вигасина, в данном случае речь вовсе не идет об обожествлении царя – он всего лишь сопричастен богам во время торжественной церемонии, подобно жениху на свадьбе (Вигасин, 2016: 58).

Тем не менее, отождествление царя с каким-нибудь божеством тоже имело место, но это было характерно для более позднего времени. Такого рода отождествление хорошо видно на примере данастий Икшваку, Паллава и Раштракута. По словам Х. Элгуда, идею божественного происхождения царя принесли с собой кушаны, которые объявили себя «сынами божьими»[268]. Для Индии это была новая концепция (Elgood, 2000: 138). Иногда скульптурные изображения кушанских правителей устанавливались в святилищах. На Юге же сознательное отождествление царя как представителя Бога на земле достигла своего пика в середине чольского периода, во время правления Раджараджи I и Раджендры I (Elgood, 2000: 165).

Во многих культурах между фигурой царя и богами существует очевидная связь, которая проявляется на уровне ритуала и символизма, причем характер этой связи со временем изменяется. Так произошло в период между IV и VII веками нашей эры, когда начался процесс интенсивного сближения двух сакральных пространств – дворца и храма, и при этом делался акцент на их отождествление.

Похоже, храм изначально понимался как дворец и предназначался для проживания какого-либо божества, которое будет обитать там вместе со своей семьей и свитой. На это указывают санскритские (prāsāda, mandira) и тамильские (kōyil, kōvil) термины, являющиеся общими для обозначения храма и царского дворца. Таким образом, храм – это не только сакральное место, где встречаются все три мира, но еще и дворец – видимый дом для невидимого Бога. Храмы являются символом могущества и власти богов – точно так же, как дворец символизирует могущество и власть царя.

Кроме того, главное божество, представленное в гарбхагрихе в виде мурти, рассматривается как царь и обозначается тем же самым словом, что и тамильский царь – kō, а в храмовом богослужении присутствует царская символика и царские ритуалы. К примеру, во время храмовых процессий, когда божество проносят вокруг святилища, полагается исполнять песни и танцы, должна звучать музыка – точно так же, как и во дворце в случае с царем (Kersenboom-Story, 2000: 117). Как и для царских процессий, во время торжественного шествия божества используются слоны, паланкины, зонты, раковины и белоснежные опахала из ячьего хвоста – чамарей (сāmarai, там. kavari, от санскритского сāmarā). Обычно такие опахала очень красивы и изящны, но их практическое назначение заключается в том, чтобы отгонять мух, комаров и прочих насекомых, а также создавать легкую прохладу. Держать такие опахала возле божества всегда рассматривалась как большая привилегия, которой чаще всего (но не обязательно) пользовались женщины храма – девадаси. Чамарей как символ высокого статуса ассоциируется с образом царя, который часто изображается в окружении женщин, стоящих с опахалами по обеим сторонам от трона. Опахальщицы всегда находились в залах и спальнях дворца, а также в царских процессиях, и обозначались словом кавариппина (kavarippiṇā).

Чамарей начинает довольно часто упоминаться в литературе еще до нашей эры, и так же рано встречается в искусстве Северной Индии. А в Южной Индии использование таких опахал во дворцах и храмах зафиксировано примерно с IX века, хотя их могли использовать и в более ранний период. В любом случае, при Чолах в Тамилнаду уже существовал обычай обмахивать божество опахалами. Примечательно, что данная функция в религиозном контексте не считалась важным ритуальным действием. Скорее, ее можно считать украшением храмового ритуала, которое указывает на наличие царской роскоши, которая присутствует во дворце.