История и культура индийского храма. Книга II. Жизнь храма

Если к середине I тысячелетия нашей эры только начался процесс слияния двух образов жизни – божественных обитателей храмов и царственных обитателей дворцов, то ко времени возвышения имперских Чолов храм уже уподоблялся дворцу, а дворец – храму. В последующие века этот процесс только усиливался. Увеличение интереса различных правителей к храму, покровительство храмам, попытки наяков и воинов утвердиться на престоле, заручившись поддержкой храма, – все эти тенденции усилились после 1300 года.

С XVI века связи между дворцом и храмом стали особенно тесными. К примеру, Д. Барбоша, оставивший описание виджаянагарской жизни, называет настоятеля храма королем, а путешественник XVI века Дж. Линскоттен говорит о храмовых министрах. И это было действительно так, поскольку в этот период имело место сращивание моделей устройства дворца и храма. Также управляющий храмом в Шрингери носил титул министра (mantrin). Более того, по аналогии с главой дворцового ведомства управляющий землями храма иногда именовался начальником храмового дворца[273]. В последующие века равнение на дворец настолько стало доминирующим аспектом существования храма, что туда проникла даже мусульманская терминология. Например, в XVIII веке окружной храмовый чиновник стал называться амилдаром (amildār) – так же, как и государственный чиновник во главе округа (Алаев, 1964: 207).

Серфоджи II и его сын Шиваджи II

Как и во время Виджаянагара, так и в правление наяков слияние царского и религиозного символизма являлось характерной особенностью (Orr, 2000: 207), а внимание царя к делам храма воспринималось как его прямая обязанность. В период правления в Танджавуре маратхов взаимопроникновение пространства дворца и пространства храма достигло своего пика: пышность дворца оказалась в храме, а храмовые ритуалы – во дворце. Политическая сфера еще больше поглотила религиозную, а образ правителя еще больше стал обожествляться. Теперь боги больших храмов содержали двор и нуждались в присутствии красавиц – совсем как правители во дворцах. Поэтому каждый претендующий на высокий статус храм обязательно содержал в своем штате несколько танцовщиц – девадаси, которые обеспечивали богам «культурную программу», а слуги с опахалами создавали им приятную прохладу. Служащие в храме девадаси стали напоминать придворных дам и вместе с тем появилась категория храмовых танцовщиц, которые одновременно были дворцовыми танцовщицами и любовницами правителей.

В XVII–XIX веках функции куртизанки и девадаси слились воедино. В это время и дворцы наяков, и храмы были наполнены многочисленными красавицами, которые мечтали о прекрасном боге-царе или царе-боге, а образ правителя в придворной культуре и образ божества в храмовой культуре практически перестали различаться. Как во время храмовых праздников, так и во время дворцовых разыгрывались представления с одним и тем же сюжетом: божественный герой-любовник и героиня-бхакта, преодолев трудности, наконец-то, соединяются. Причем роль героя исполнял сам правитель. В качестве примера можно привести драму в стиле кураваньджи “Sarabhendra bhūpāla kuṟavañci nāṭaka”, где героем был сам раджа Серфоджи II (1798–1832), в которого влюбилась красавица. Это романтическая история любви, прославляющая величие маратхского правителя. Главная героиня – Мохини, страдающая от любви к Серфоджи II, а ее сострадательные подружки думают о том, как бы свести влюбленных вместе. На помощь им приходит куратти – дочь гор, которая плетет бамбуковые корзины и может оказывать влияние на судьбы людей. Она разглядывает руку Мохини и предсказывает осуществление ее любви к Серфоджи (Pillai, 1935: 25).

Автором этого произведения был придворный поэт. И в период правления маратхов именно придворные поэты и композиторы (и даже сами правители) могли сочинять для храма свои произведения, а девадаси пели и танцевали для них. В это время часто именно правители оказывались в роли главного героя, которого вместо божества воспевали девадаси. Например, девадаси XX века с побережья Андхры исполняли композиции под названием салам-даруву (salām-daruvu) – приветственные песни, посвященные маратхским правителям Танджавура: Пратапасимхе, Туладже, Серфоджи[274]. Вместе с тем боги в композициях, составлявших репертуар храмовых танцовщиц, нередко изображались весьма неприглядно с точки зрения современной морали. В качестве примера можно привести творчество известного композитора Кшетрайи (1600–1680), чьи падамы слишком откровенны, а в некоторых образ и поведение божественного героя соответствует не столько пылкому любовнику, сколько клиенту проститутки. Вот типичный фрагмент[275]: