История и теория наций и национализма

преобладающих интерпретативных фреймов. Нынешние вездесущность, широкий резонанс и легитимность этнических и национальных фреймов порождают “смещение кодирования” в “этническом” направлении… Этнический уклон фреймирования может привести к преувеличению количества этнического насилия… С учетом всех этих пояснений мы определяем этническое насилие в первом приближении как насилие, совершаемое независимо от этнических границ, в котором по крайней мере одна сторона не является государством (или представителем государства) и в котором (совершающими или претерпевающими насилие, влиятельной третьей стороной или аналитиками) закодировано мнимое этническое различие в качестве неотъемлемой, а не случайной составляющей насилия, в котором, иными словами, насилие кодируется как сознательно направленное на другую этническую принадлежность его объекта» (курсив мой. – А. Ф.)[130].

Национализм несет в себе и внутренний конфликт. Прежде всего непонятны его пределы. В современных обществах, в глобальном и интегрирующемся мире нельзя достичь стопроцентной «этнической чистоты». Что делать с национальными меньшинствами? Логика национализма отрицает их легитимность в мононациональном сообществе, низводит в лучшем случае до резерваций или подвергает ассимиляции, а в худшем в ход идут ксенофобия и этнические чистки. Но где здесь остановиться? Предположим, этническая группа (условно назовем ее, например, пандонитами) вела национально-освободительную борьбу, развивала свою культуру, имела своих «будителей» – интеллигентов, которые создали пандонитский литературный язык, написали национальную историю пандонитов и и.д. И вот рухнула империя, и пандониты получили свободу и свою государственность. Но на территории их государства – Пандомии – оказались районы расселения этнических сообществ теремкитов, колобкитов, ашанитов и т. д.

Означает ли эта ситуация, что теперь Пандомия выступает по отношению к ним угнетающей империей, а они должны развивать свой теремкитский или колобкитский национализм и бороться за свои государства? А потом внутри них обнаружатся какие-то новые этнические сообщества, и так до бесконечности? Э. Гелянер справедливо заметил, что на земле сейчас функционирует около 8000 языков, не считая диалектов – значит ли это, что перед нами 8000 потенциальных национализмов и соответственно 8000 национальных государств?[131] Где здесь предел? Сегодня в ООН входят 194 государства, и в мире насчитывается еще больше полутора десятков непризнанных государств.

История постсоветского пространства показывает, что национальные государства, требуя свободы для себя и видя угнетателей в СССР и России, получив свободу, вовсе не собираются предоставлять ее своим национальным меньшинствам и ведут себя по отношению к ним в худших имперских традициях, вплоть до применения насилия к мирному населению (дискриминационная политика в отношении русскоязычного меньшинства в Прибалтике, южноосетинский и абхазский конфликты в Грузии, карабахский конфликт Армении и Азербайджана, русинская проблема в украинском Закарпатье, украинские события 2014–2015 гг. и т. д.).

Национализм может выступать стимулом развития своей государственности и культуры. Но он же способен быть источником насилия и ксенофобии, которые привели ко многим страшным трагедиям. Национализм может выступать способом борьбы угнетенного национального меньшинства за свои права. Но он же является источником сепаратизма, разрушающего государство. В этой неоднозначности национализма как исторического явления – причина его кризиса, вытекающая из самой сути данного феномена.