История искусства после модернизма

Запрос на получение информации имеет, однако, оборотную сторону: он вызывает соблазн политизировать музей. Музей всегда имел политическое значение, какой бы нейтральный и аполитичный вид ни принимал. Сегодня же политизация осуществляется группами влияния, действующими на международной арене под невинной вывеской «культурного обмена». Они ведут скрытую борьбу за взаимное признание «образов истории», которые представляют «комиссары», принимающие решения о том, какой спецификой будет обладать та или иная международная выставка. Примерами спорной культурной политики являются выставки, вроде «Европа, Европа», организованной в 1994 году в Бонне. На ней горестную и противоречивую историю искусства Центральной и Восточной Европы изобразили лучезарным «веком авангарда»; под вопросом оставался лишь вклад отдельных наций.

Возможно, в будущем мы откроем для себя другие символы, которые хоть и продолжат носить ярлык «искусство», но в них не будет выраженного акцента на историческую культуру, как это принято до сих пор. Официальная культура сток долго подчинялась господствующему дискурсу и одновременно обслуживала экономические интересы, что сегодня больше не обладает авторитетом обязательного идеала. Общее стремление к творческой деятельности обернулось тем, что художникам больше не желают оставлять монополию на самовыражение, а те, в свою очередь, берут «музеи художников» под свое управление и так избегают жесткой руки арт-рынка (как это произошло, например, в Лодзи). Региональные и общественные интересы небольших групп требуют доступа к символам, больше не подчиняющимся диктату признанного художественного стиля (и его рыночной стоимости). В литературе об искусстве тоже появляются новые нарративы, которые не желают следовать программе одной-единственной истории искусства. Взрывоопасное разнообразие нашего мира отражается в соответствующей многоликости взглядов и концепций, тем не менее контролируемых монополизированной медиакультурой. Это объясняет растущий интерес к неофициальной культуре, в которой нет (или почти нет) точных концепций искусства, равно как и единой системы истории.

В Нью-Йорке внимание сосредоточилось на Музее современного искусства (MoMA), который «модернисты» посещали как храм и собирались там, точно верующие для молитвы. Поэтому их оппоненты, включая Дугласа Кримпа, яростно протестовали против их претензии «рассказывать историю модернистского искусства» (to tell the story of modern art), о чем сам Кримп заявил в 1984 году от имени всех «неверующих». Вера музея в «сущность» автономного искусства, о которой писал критик Клемент Гринберг, вдруг показалась чистейшей ложью, больше не отражающей реальность художественного производства с ее противоречиями. Иначе говоря, музей жил верой своих адептов. Артур Данто, один из верующих, тоже счел себя обязанным сделать вывод, что история искусства модернизма подошла к концу, так как свою цель выполнила. На его взгляд, «конец модернизма» в понимании Гринберга, – это, строго говоря, «конец теории, которая объясняет, «почему искусство высокое, когда оно высокое» (why art is high when it is high). Если что и подошло к концу, так это определенная концепция истории искусства».

Когда сегодня хотят уловить образ истории искусства, о котором я говорил, это напоминает погоню за бабочками. Зачем нам это нужно, если все художники в прошлом и настоящем оказываются неоспоримо реальными – столь же реальными, как и история, и если их произведения столь же реально существуют, как и материальные объекты? На это можно ответить только тем, что фикции тоже творили историю и тоже имели свое материальное воплощение. Как мы узнали благодаря Марселю Дюшану, искусство – историческая фикция, и история искусства тоже – это уже нам открыл, сам того не желая, Андре Мальро, когда писал о «музее без стен». Так что выживут ли искусство и история искусства в будущем и в какой форме – вопрос институтов, а не содержания, и, конечно же, не вопрос метода. В конце концов, даже соборы пережили открытие музеев. Почему бы и сегодняшним музеям не засвидетельствовать, как основываются другие институты, где больше нет места для истории искусства или она выглядит совсем иначе?

Часть II Конец истории искусства?

Глава 12 Искусство и кризис модернизма