История искусства после модернизма

В предисловии к книге, вышедшей по итогам меллоновских лекций[125], Артур Данто отмечает разницу между современным и модернистским искусством. По его мнению, разница между ними стала результатом глубокого кризиса, который настиг модернизм в 1960-х. «Нарративы о великих мастерах <…> не только подошли к своему концу <…>. Современное искусство в принципе больше не позволяет представлять себя в виде нарративах о мастерах». История искусства, определявшая то, что происходило внутри среды, и была таким нарративом. Она охватывала и модернистское искусство, так как оно тоже следовало путем эволюции и прогресса. Кризис модернизма повлиял на практику написания истории искусства и подорвал убежденность в неразрывной преемственности искусства. Но просто так оставить эту практику в прошлом невозможно, ведь искусство продолжается, а значит, нуждается в непрерывном описании. В таком случае резонен вопрос: а можно ли по-прежнему рассматривать его в исторических терминах? Ведь они устарели, и ретроспективно их использование тоже видится сомнительным. Казалось бы, хорошим решением могло стать изобретение истории для современного искусства, но только на первый взгляд. Едва ли это удачная идея, ведь любое повествование противоречит тому, что делают художники и как они мыслят.

Итак, давайте разберемся, в чем на самом деле заключался кризис модернизма и как он соотносится с темой этой книги. «Только когда стало очевидно, что произведением искусства может быть все что угодно, у нас появилась возможность философски задуматься об искусстве, – размышлял Данто. – Что насчет искусства после конца, где, произнося словосочетание “после конца”, я подразумеваю “после восхождения к философской саморефлексии”? Когда произведение искусства… [подняло] вопрос “почему я являюсь произведением искусства?”, история модернизма закончилась». Хотя я и не собирался анализировать модернизм на данном этапе, его связь с историей искусства как повествованием, имеющим свою собственную логику, очевидна. Но можем ли мы применять этот нарратив с прежней уверенностью, если тем самым выступаем против живого искусства и если концепция истории поставлена под сомнение в пользу постистории? Философская дискуссия Данто остается его личным ответом, и, следовательно, она совсем не применима к поднимаемой мною теме. Тем не менее он имел проницательный взгляд на то, что произошло после того, когда «модернизм закончился», и ему удалось затронуть самую суть искусствоведческой практики.

«Освобожденные от бремени истории художники были вольны создавать искусство так, как им это заблагорассудится… В отличие от модернизма, такого понятия, как современный стиль, просто не существует», – к каким бы выводам ни пришел Данто, он описывает не просто эпизод в истории искусства. Главный свидетель исторической последовательности – произведение искусства – перестал быть нормой. Это ослабило убежденность в ее реальности и посеяло зерно сомнения в процесс создания произведений, которые прежде всегда иллюстрировали преемственность и перемены. Но как могут художники освободить себя от «бремени истории», если она все еще является предметом их полемики? Данто напоминает нам, что художники позиционировали себя в истории и считали своей истинной миссией творить ее даже в игровом стиле авангардистов.

После окончания модернизма историческое сознание не исчезло, но претерпело глубокие изменения – история перестала быть сговорчивой. Художников, которых больше не заботила необходимость «расширять границы искусства или расширять историю искусства», было предостаточно. У них в руках «было все наследие истории искусства, включая историю авангарда, с которым можно было работать», но они оформили все в духе размышлений о прошлом. Допустив, что старая история искусства закончилась, можно было обойтись без необходимости преодолевать ее. Ниже мы рассмотрим примеры подобного постмодернистского взгляда, когда руководствуются опытом разрыва, отделяющего современных художников от их предшественников – модернистов. Но это новое отношение обнаружило не только потерю, но также и свободу, казавшуюся ранее недопустимой. Будет уместным обсудить этот новый тип сознания (или не-сознания) истории в контексте нашей темы, прежде чем продолжать анализ современной практики искусства.