История искусства в шести эмоциях

На этих рисунках художник стремится воссоздать атмосферу чувственности, достаточно редкую для его творений. Достигнув почтенного восьмидесятилетнего возраста, он настолько подпал под обаяние Томмазо, что предоставил своему угольному карандашу полную свободу. В действительности, Ганимед не оказывает ни малейшего сопротивления Юпитеру – да и как бы он мог? – и орел на рисунке Микеланджело принимает двусмысленную позу, очень напоминающую любовное объятие. Это акт содомии, в котором он совокупляется с юношей. Также Титий вместо того, чтобы страдать от нападения коршуна, с видимым удовольствием подставляет ему свой бок. Чувственное томление художника преображается в мечту о запретном соитии, сублимированную в мифологический рассказ. Тем не менее внимательный взгляд не оставляет ни малейших сомнений на этот счет. Томмазо настолько оценил откровения престарелого художника, что показал его рисунки кардиналу Ипполито де Медичи. Буонарроти испытывал непреодолимое влечение к этому юноше. Его рисунки стали плодом его неудовлетворенного желания, ставшего для него источником бесконечных мучений.

Тем не менее такой же неудержимый порыв страсти Микеланджело испытал по отношению к маркизе ди Пескара, Виттории Колонна. Причем именно Томмазо познакомил ее с Буонарроти, прежде чем она приняла монашеское пострижение в Витербо. Виттория была выдающейся женщиной. Она рано овдовела, заполнив впоследствии пустоту, образовавшуюся после смерти мужа, которого она глубоко любила, общением с кружком интеллектуалов и прелатов, отличавшихся широтой и свободой мысли. После того как он был принят в узкий кружок ее друзей, Микеланджело поделился с ней своими новаторскими идеями, вызвавшими живой интерес у теологов из ее окружения. Вполголоса они обсуждали необходимость реформ в католической церкви, обновления христианства и прямого и непосредственного общения верующих с Иисусом.

Обмениваясь мнениями с величайшими умами своего времени без малейшего стеснения, он был поражен силой души и умом маркизы, как он сам пишет об этом в нескольких письмах. Его одинаково сильно влекло как к юному дворянскому отпрыску Томмазо, так и к зрелой очаровательной женщине, каковой была маркиза Колонна. Страсть к этим двум людям гнездилась глубоко в его душе, вызывая смятение, с которым он не мог справиться. К Томмазо он чувствовал непреодолимое влечение, сублимировавшееся в мечту о мучительном совокуплении их тел, с Витторией он ощущал духовное родство, повлекшее за собой сильнейшую привязанность. Ей он также посвящал стихи и рисунки. Микеланджело изваял Пьету с Мадонной, держащей на коленях тело Христа так, как если бы она вновь рожала его, в то время как два ангелочка поддерживали ее под руки. Мария и Иисус располагаются одна над другим, по одной центральной оси, вся скульптурная группа, находящаяся на Голгофе, прямо под крестом, выражает отчаяние матери, потерявшей сына и возводящей взгляд к небу.

Некоторое время спустя он подарил маркизе рисунок «Распятия», на котором Иисус был изображен испускающим последний вздох: он судорожно пытается оторвать от креста пригвожденные руки и подается грудью вперед, принимая мучительную позу, но при этом на его лице не отражается ни тени страдания. В глубине души Сын Божий осознает, что это его судьба. Напротив, гораздо более огорченными выглядят два ангела, изображенные по обеим сторонам от креста. «Мне хотелось бы думать, что справа от Христа находится архангел Михаил, – написала ему маркиза сразу после получения рисунка, – поскольку, на мой взгляд, Микеланджело вполне заслуживает этого места». Возможно, что именно это душевное смятение, ощущаемое им с юности, и было необходимо художнику, перед которым стояла задача создать картину «Страшного суда».

Когда мастер приступил к работе, которая впоследствии станет самым знаменитым шедевром в мире, ему к тому времени уже исполнилось шестьдесят лет. Он черпал вдохновение в своих мистических чтениях, в догматах, на которых основывалась его суровая и несокрушимая вера, на словах самых известных пророков его времени. Несмотря на то что минуло уже более тридцати лет со дня его бегства из Флоренции, но предсказания Джироламо Савонаролы и отпрыска Лоренцо Великолепного, как нетрудно себе представить, нашли своё отражение в образах грешников в «Сикстинской капелле», созданной под влиянием их ужасных пророчеств, взбудораживших тогда весь город.