История искусства в шести эмоциях

Мир – театр; В нем женщины, мужчины, все – актеры; У каждого есть вход и выход свой, И человек один и тот же роли Различные играет в пьесе, где Семь действий есть.

Вильям Шекспир. Как вам это понравится, акт II, сцена 7, ст. 247–252

[167], ок. 1599 г.

Эти убедительные и неопровержимые слова вложены Шекспиром в уста Жака, действующего лица пьесы «Как вам это понравится», одной из наиболее известных его комедий, несмотря на то что она не входит в список его безусловных шедевров. Не погружаясь слишком глубоко в неисследованные тайны человеческой души, эта пьеса привлекает публику благодаря головокружительной перемене ролей, переодеваниям и неожиданным поворотам событий. Роль Розалинды в ту эпоху исполнялась молодым актером-мужчиной, переодевшимся в мужской костюм; роль пастушки Фебы также исполнял актер-мужчина. По сценарию она влюблена в Ганимеда, который на самом деле оказывается женщиной, хотя его имя напоминает нам о гомоэротических отношениях между Фебом и Юпитером. В эпилоге Розалинда извиняется за то, что она тоже оказалась женщиной. А последние слова комедии – что само по себе является необычным – в то же самое время объявляли, что она не женщина, а мужчина-актер.

…Будь я женщина, я расцеловала бы всех, чьи бороды мне нравятся, чей цвет лица приходится мне по вкусу и чье дыхание мне не противно; и я остаюсь в убеждении, что все, обладающие красивыми бородами, или прекрасным лицом, или приятным дыханием, не откажутся, в награду за мое милое предложение, ответить на мой поклон прощальным приветом.

Вильям Шекспир. Как вам это понравится,

, эпилог, ст. 34–38[168], ок. 1599 г.

В целом действие комедии разворачивается как смешение жанров, ролей и взглядов, образуя изысканную барочную вышивку. Любой жест персонажа в эпоху Шекспира, казалось, должен был вызывать удивление. Более того, задачей каждого актера было приводить зрителей в изумление исполнением своей роли, о чем безапелляционно заявляет Джованни Баттиста Марино:

Цель поэзии – чудо […]
Кто не умеет изумлять, пусть идет вон![169]

XVII в. был временем, когда горожане пользовались любым предлогом для того, чтобы устроить публичное представление, для участия в котором привлекались самые известные актеры. Рим превращался в настоящие театральные подмостки при помощи сценических машин, созданных Бернини для организации празднований визитов королевских особ, коронований понтификов, самых экстравагантных ежегодных праздников. Начиная с лета 1650 г. площадь Навона превращалась в настоящее море из-за обильных струй фонтанов, которые включались, чтобы принять парад празднично украшенных экипажей. Ее оживляли Нептун с сиренами, Юпитер и нереиды. Благородные зрители обожали такие постановки. Во дворце Колонна, в розовых покоях принцессы Изабеллы до сих пор хранится пейзаж, написанный в четыре руки Гаспаром Дюге и Карло Маратта: зеленая лужайка служит фоном для «Суда Париса», однако главному герою придано сходство с принцем Лоренцо Онофрио, а обнаженной Венере – с Марией Манчини, выступающей в сопровождении своих сестер, Мазаринеток[170].

Всегда находился подходящий повод для того, чтобы устроить маскарад и принять в нем участие. Королеву Швеции Кристину, принявшую католичество, в 1655 г. принимали в Риме, устроив в ее честь пышную церемонию и фантастический фейерверк во дворце Барберини. Известная своей экстравагантностью и взбалмошным характером, королева любила скакать верхом, одетая в мужской костюм, и не скрывала своего раздражения монотонностью повседневной жизни, состоявшей из перебирания четок, церковных месс и молитв.

Подобные персонажи населяли страницы исторических хроник XVII в., когда слава актеров была пропорциональна их экстравагантности, а их работа оценивалась тем выше, чем более они были способны изумлять скучавших аристократов.

Нам известно очень немного о Пьетро Беллотти, сделавшем карьеру в пропитанной жаждой удовольствий венецианской атмосфере благодаря нескольким выполненным им ценным ведутам[171], и прежде всего необыкновенно глубоким и тщательно выписанным портретам его кисти. Однако, возможно, наиболее выразительным из всех будет его автопортрет, в котором знатоки и историки искусства увидели попытку воплощения аллегории изумления.