История ислама. Том 3, 4. С основания до новейших времен

Афтасид Музаффар поспешно отправил войско в Беху и, когда Измаил затем стал грабить страну, лично пошел против неприятеля. Владетель Мертолы послал ему подкрепления, но Измаил разбил наголову союзное войско врагов, и самому Музаффару пришлось, в качестве пленника, отправиться в Кармону. Правда, что он вскоре был освобожден в 421 (1030) г. и отомстил за свое поражение тем, что несколько лет спустя, вопреки заключенному миру, напал на Измаила во время похода, последнего против леонцев, и нанес ему тяжелое поражение в 425 (1034) г. Несмотря на это, несмотря даже на то, что с этого времени не прекращалась война между Севильей и Бадахосом, значительная область на западе, в которую входил даже Лиссабон, представлявшая превосходную точку опоры для последующих завоеваний, была надолго закреплена в руках кади. Правда, что до поры до времени дальнейшее наступление было невозможно, так как вновь угрожали берберы. С другой стороны, халиф Хаммудит Яхья Мутали пришел к убеждению, что собственными силами ему ничего не добиться, и попытка его в последние годы привлечь на свою сторону мелких соседних берберских князей увенчалась успехом. Теперь ему удалось даже прогнать из Кармоны Мухаммеда, союзника кади, и таким образом Яхья находился лишь в четырех милях от Севильи, угрожая ей своею близостью. Ясно было, что он не замедлит заставить кади, который на словах признавал себя подчиненным халифа, на деле повиноваться ему; а теперь, в 426 (1035) г., Яхья располагал совсем иною силою, чем 8 лет тому назад, даже в том случае, если бы Хаббус Гранадский воздержался от вмешательства. Для борьбы с Хаммудитом кади искал союзников. Естественными врагами берберских халифов являются кордовцы, которым также грозила опасность из Кармоны, затем «славяне» с востока, области которых также были легко доступны, как со стороны Кордовы, так и со стороны Гранады. Поэтому Аббадид решил устроить большой союз арабско-славянских государств, направленный против берберских князей. Мысль эта была счастливая, но приведению ее в исполнение мешало одно важное обстоятельство. Дело в том, что кади нисколько не сомневался в том, что он будет руководителем союза, но, с другой стороны, было ясно, что ни один из князей, на которых он рассчитывал, не согласится подчиниться республиканскому гражданскому чиновнику, каковым он, собственно, был. Но тут ему помог счастливый случай: вдруг пронеслась весть, что набожный халиф Омейяд Хишам II, исчезнувший при завоевании Кордовы в 403 (1013) г., вновь появился в Калатраве и что ему восторженно присягнуло население этого города[448], принадлежавшего к области Измаила Толедского.

Не подлежит ни малейшему сомнению, что это был грубейший обман. Мнимый Хишам был просто-напросто циновочник, настоящее имя которого было Халаф, но он был поразительно похож на пропавшего без вести халифа, и это обстоятельство дало ему возможность решиться на столь дерзкий обман. Жители Калатравы, вероятно, не особенно довольные только что совершившимся переходом власти в Толедо к берберам зун-зун, утверждали, что верят этому чуду, правда, впрочем, только до тех пор, пока Измаил Толедский не представил им достаточного числа доводов в виде берберских войск, двинутых к стенам крепости. Бороться против этого войска им было не под силу; поэтому они посоветовали своему претенденту поскорее убраться и без дальнейших возражений изъявили покорность своему эмиру. Но несмотря на то, что лже-Омейяд здесь потерпел неудачу, для севильского кади его появление было находкой. Он понимал, что покориться законному халифу было бы не в ущерб достоинству славянских властителей, не говоря уже о Джахваре Кордовском. При таких условиях Аббадид, в конце концов, пожалуй, действительно мог рассчитывать на подчинение своему руководящему влиянию всей славянско-арабской Испании, конечно, в том лишь случае, если бы Халаф согласился, отказавшись от всякой самостоятельной роли, явиться пешкой в руках кади. Бывший циновочник действительно соблазнился возможностью жить в прекрасном дворце со всеми почестями, подобающими самодержавному властителю, и на всю жизнь обеспечить себе приличное содержание; поэтому он без колебаний согласился на предложение кади и был принят им в Севилье с почтительнейшею преданностью. Впрочем, жителям столицы пришлось возобновить присягу, учиненную пятьдесят лет тому назад их дедами несовершеннолетнему Хишаму II, и кади стал совершенно серьезно морочить почтеннейшую публику, выступая в роли хаджиба этого чучела халифа.