Туринское восстание было самым крупным антивоенным выступлением итальянского пролетариата в годы I мировой войны и могло стать для Италии началом перерастания империалистической войны в гражданскую. В нем участвовали десятки тысяч рабочих. Им сочувствовало и помогало все население рабочих кварталов, вся беднота Турина, а также многие мелкие служащие и мелкие буржуа. На головы двинутых против повстанцев солдат падала с крыш сброшенная невидимыми руками черепица, лился крутой кипяток из окон. Вооруженные лишь ружьями и гранатами, рабочие стойко выдерживали натиск двинутых против них правительством кавалерии, артиллерии.
У повстанцев не было, однако, четкого понимания стоящих перед ними задач. Они хотели с оружием в руках добиться конца войны, которую вел итальянский империализм, но думали, что этого можно достичь, оставив власть в руках империалистов. У них не было и подлинно боевого руководства. Восстание вспыхнуло стихийно. Руководители социалистических организаций Турина, узнав о его начале, отправили гонца в Милан просить руководство ИСП дать указания, а возможно, и призвать к борьбе рабочих других городов. Сделав это, они в ожидании ответа, которого так и не последовало, предоставили событиям идти своим чередом. Почти никто из них не принял участия в боях. Левые социалисты, в основном социалистическая молодежь, были с народом. Но возглавить восстание они не смогли, им не хватало для этого опыта, теории. «Никто из нас не знал, что надо делать, каковы ближайшие, какие отдаленные цели движения»[742]
, — вспоминал М. Монтаньяна. — Встречаясь вечерами в районных клубах, мы не составляли никаких проектов, никаких планов на завтра. Фактически мы не руководили восстанием, но следовали за его стихийным ходом»[743].В результате восстание, происходившее в XX столетии, в период империализма и в империалистической стране, приобрело многие характерные черты рабочих восстаний первой половины XIX в., распадалось на множество не связанных между собой единством плана и замысла эпизодов, стычек. Рабочие пригороды находились в руках повстанцев, и непосредственный успех их борьбы зависел от того, сумеют ли они захватить оставшуюся в руках правительства центральную часть Турина. Им надо было немедля наступать, а их силы дробились, тратились на бесплодные эксцессы. Они захватили и разгромили одну церковь, устроили нечто вроде высмеивающего попов театрализованного представления — в другой. Лишь в Баррьере ди Милано — рабочем предместье, где во главе повстанцев встала спаянная группа молодых социалистов и анархистов, рабочие сделали 24 августа попытку прорваться в центр. Но к этому моменту улицы, ведущие в центральную часть города, уже оказались захваченными правительственными войсками. На крышах домов стояли расставленные ими пулеметы. Атака рабочих была отбита. После этого восстание в Баррьере ди Милано пошло на убыль.
В других районах города также сказывалась усталость повстанцев от непрерывных боев. Они чувствовали себя изолированными, брошенными на произвол судьбы. Среди них все шире распространялись слухи о том, что руководство партии не одобряет их борьбу, что в других городах Италии «все спокойно». А правительство наступало, вводя в мятежный город новые войска. Они «прочесывали» улицы, разрушали баррикады, арестовывали, убивали. 25 августа войска уже овладели основными стратегическими пунктами города. 26–27 прекратилась и всеобщая стачка.
В дни боев правящая верхушка пуще всего боялась распространения восстания на другие города и местности Италии. Оно, действительно, уже начало охватывать ближайшие к Турину промышленные городки. Там тоже бастовали, портили железнодорожные пути, воздвигали баррикады. Стремясь помешать дальнейшему распространению огня, правительство окружило восставший город железной стеной молчания: военная цензура не пропускала в печать ни единого слова о восстании. Даже «Аванти!» была вынуждена выходить в дни боев с заполненными обычными материалами полосами.