В августе 1917 г. против догмы о «единовременных действиях» выступил один из руководителей левой фракции и один из будущих основателей Итальянской коммунистической партии — Э. Дженнари. «Можно ли рассматривать социалистическое развитие мира как вращение глобуса, при котором все пункты поворачиваются одновременно? — писал он в «Дифезе». — Это — детская концепция. Совместные действия образуются из частичных, которые друг друга обгоняют, догоняют, сливаются и расширяются. Все великие революции были первоначально ограничены национальными рамками. Русская революция произошла в пределах бывшей царской империи, но разве не стала она надеждой всех народов, ужасом всей буржуазии?»[759]
.Главной осью дискуссии стала проблема, которую итальянские социалисты называли «проблемой родины» (ее следовало бы определить как проблему патриотизма или проблему поражения «своего» правительства в империалистической войне). Можно ли, должно ли социалисту способствовать такому поражению своими антивоенными действиями? Может ли он, должен ли он ослаблять свою родину перед лицом врага? Эта проблема вставала перед итальянскими левыми и раньше. Сейчас, когда они стремились к антивоенным действиям в общенациональном масштабе, она стала для них особенно актуальной и жгучей.
Известно, как ставил и решал этот вопрос В. И. Ленин. Ставка на поражение «своего» правительства в империалистической войне была в его концепции неразрывно связана с борьбой пролетариата за власть и последующей защитой им отечества, ставшего революционным после взятия власти. Но итальянские левые, по-прежнему отрывавшие борьбу пролетариата за мир от его борьбы за власть, решали этот вопрос иначе. Не умея иным путем разрешить проблему, они объявляли самое «понятие родины» устаревшим и «превзойденным» пролетариатом, у которого «есть большая родина — интернационал». Этот национальный нигилизм левых не только давал карты в руки правым, противопоставлявшим ему понятие «естественной родины», которая «объединяет на одной территории людей одной расы» (т. е. и буржуазию, и пролетариат. —
Более того, национальный нигилизм левых вносил разлад и смущение в их собственные ряды. Многие из них не могли втайне согласиться с отрицанием родины. Отсюда их неоднократные упоминания о «коллизии между чувством и рассудком» и даже о «неуверенности мысли», которую предстоит преодолеть. Дискуссия «о родине», охватив едва ли не все секции партии, шла в ИСП в течение почти трех месяцев с такой силой и страстностью, как будто, по выражению одного из правых, «именно эта абстракция вызвала войну». Вопрос о конкретных мерах против войны оказался в итоге оттесненным на второй план. Дискуссия принимала академический, оторванный от жизни характер. К концу октября 1917 г. она была еще очень далека от завершения. А между тем Итальянское государство приближалось к одному из самых критических моментов своей истории.
Еще в холодную и трудную зиму 1915/1916 г. в итальянской армии проявились первые признаки солдатского недовольства: нарушения воинской дисциплины, «гороховые бунты», вызванные плохим качеством пищи, долгим пребыванием в окопах и т. п. Социалистов в итальянской армии было относительно немного, а те, что были, топтались в замкнутом кругу циммервальдских лозунгов и концепций. Они не сумели ни прояснить, ни поднять до уровня сознательного протеста, ни организовать и координировать стихийные выступления солдат.
На втором году участия Италии в мировой войне эти выступления участились, и теперь уже дело доходило до отказов отдельных рот выступить на фронт и до попыток восстаний в отдельных бригадах. Итальянское командование, не умея совладать с нарастающим в армии антивоенным движением, шло по пути репрессий. Оно расстреливало солдат за малейшие проступки, лишало целые подразделения отпуска в наказание за дезертирство отдельных солдат. Осенью 1916 г. был издан циркуляр военного командования, обязывающий командиров «мятежных» частей расстреливать по жребию каждого десятого солдата[760]
. Циркуляр этот проводился в жизнь[761]. Но солдатские выступления не прекращались, число уклонившихся от призыва и дезертировавших из итальянской армии росло, и к осени 1917 г. одних только дезертиров насчитывалось более 50 тыс. чел. В покрытых лесом горах Южной Италии их вооруженные отряды скрывались при помощи населения от полиции и карабинеров и при встрече вступали с ними в кровавые бои.