История казни

Она ничего не ответила, но вспомнила слова Колчака, который её тогда очень напугал своими рассуждениями о крысах. Ведь, как она догадалась, под крысами, жестокими, чудовищными существами на земле, он понимал красных. В её представлении борьба за власть носила иной характер. Из истории известно: власть — тот лакомый кусок, который всегда рождался из крови и смерти многих людей, а борьба за власть — самая грязная работа на земле. Суждения Ивана Кобыло удивляли наивностью, простодушным отношением к жизни. О, как бы она была счастлива, если бы всё обошлось так просто и хорошо! Тогда, вполне возможно, разрешат вернуться в Москву, выкупить трижды заложенный их красивый дом и спокойно жить. Она боялась поверить в предполагаемое счастье, но в душе, тосковавшей о родном доме, знакомых людях, мирном, таком далёком прошлом времени, теплилась робкая надежда.

Дарья считала невозможным рассказать о своей жизни кому бы то ни было. Колчак наказал ей молчать. И она, будучи от природы недоверчивой, осторожной, теперь убедилась, насколько он был прав. Как она порою ненавидела маленькое существо, поселившееся в её чреве! Как и какими словами умоляла Бога избавить её от него, ибо вопреки своему желанию носит она младенца от ненавистного ей человека, которого застрелила; и окажись Дарья ещё раз в подобной ситуации, она не замедлила бы воспользоваться оружием.

Однажды Дарья залезла на крышу сарая счищать снег, провалилась и упала в ясли к корове; прислушиваясь к себе в первое время, не вставая, надеялась, что, может быть, сейчас произойдёт нечто такое, что освободит её от позора и греха. Но ничего не случилось. Небольшое недомогание, которое она чувствовала в пояснице и раньше, к вечеру прошло, а кровь, хлынувшая из носа после падения, прекратилась, и она поняла, что чему быть, того не миновать. С этой минуты, смирившись с неизбежным, решила, что природа возьмёт своё и ей следует подумать о следующем этапе своей жизни, который будет связан с рождением ребёнка. Что будет мальчик, она не сомневалась. И этого, не появившегося на свет, Дарья ненавидела всею силою души.

Она обнаружила, что в душе поселился новый жилец — злость, как ни странно. Дарья поняла, ей стало легче. Со злостью её движения стали более сноровистыми, точными, быстрыми. Теперь, встречая Ивана Кобыло или кого-либо из приходивших к Дворянчиковым в гости, молча и сосредоточенно принималась за дело: то пельмени лепила, то помои выносила корове, а то начинала приборки. В доме всё блестело чистотой, старую мебель она переставила, и дом приобрёл неожиданно уютный вид. Пришедший в гости Иван Кобыло, догадавшись, кто является причиной таких перемен, с удивлением поглядел на Дарью. Странно, но Она чувствовала в себе прилив сил, о которых ранее не подозревала.

Весна выдалась в этом году быстрая, стремительная; волнения весною обычно самые серьёзные. Как-то в доме появилась небольшого роста неказистая, чистенькая старушка, уселась чаёвничать, поглядывая остренькими глазами на Дарью, заронив в её душу тревожные мысли. Напившись чая, она пошепталась с Настасьей Ивановной, попеняла ей за долгую болезнь и подняла глаза на Дашу.

— Дашенечка, подойди ко мне, деточка, — попросила Настасья Ивановна, приглашая сесть рядом. — Бабушка эта принимала много родов, милая моя, ни в одном разе не сгубила душу. Вот и тебя поглядит повитушка-то наша.

Повитуха стрельнула глазами на Дарью, желая увидеть выражение лица беременной. Даша подошла к ней и опустилась рядом; та взяла её за руку, охватив запястье.

— Сиди тихо, — приказала она приглушённым голосом и замерла на вздохе, всё сильнее и сильнее сжимая Дашину руку. На какое-то время лицо повитухи онемело, заливаясь лёгкой краской, и всё, кроме глаз, блеснувших, будто синие стёклышки, порозовело. На миг Дарье показалось, что старушку и впрямь хватил столбняк, настолько она вся напряглась, с такой осатанелостью сжимала руку, высчитывая, вызнавая у пульса какую-то тайну.

Заглянувший на минутку Пётр Петрович тут же был неумолимо изгнан, ибо присутствие мужского духа разрушало целостное её восприятие. Но вот наконец повитуха обмякла, отпуская руку, вытерла со лба пот и подняла к потолку глаза.

Повивальная бабка, которую Настасья Ивановна ласково называла Повитушкой, ходила из одного села в другое, из одной деревни в другую, и никто толком не знал её истинного места жительства. Её суровый норов, необыкновенную лёгкость на подъём ценили все в округе, всякий раз при нужде приглашали к себе, и уж лучший кусок всегда перепадал ей. В ней присутствовала чистота, сиюминутная готовность помочь и значительность понимания своей необходимости и востребованности. Беременные женщины при ней всегда успокаивались и с большим вниманием слушали советы и наставления повитухи.