История казни

— Так, а теперь милая, ложись, ложись, а то под мужичком-то полежали, мягенько було, а теперя вот на лавку укладывайся. — Сердитые нотки проскальзывали в голосе повитухи, и она показала на диванчик, куда необходимо лечь. На диванчике, на котором с трудом улеглась Дарья, лежать оказалось нелегко. Но не успела Дарья и устроиться, как повитуха вмиг заголила по пояс тело и приложилась к выпирающему животу своим холодным ухом. Послушала-послушала одним, затем прислонилась другим, потом отошла на расстояние и, гмыкнув, провела по голени рукой. Заглянула в промежножье, нажала там пальцами и опять гмыкнула. Перекрестившись, она вновь приблизилась к оголённой Дарье, с какой-то боязнью глядя на неё, распластанную на диванчике, с огромным животом, закрытыми глазами и опрокинутым лицом, осторожно провела ладонями по голени и бёдрам и вновь охнула:

— Что творится, мать честная, — только и произнесла она, перекрестившись, и прикрыла оголённое тело юбкой, с робостью присела рядышком. — У всех, как у всех, а у тебя, доченька, тело точёное, нежное, ласковое. И вить что случилось, милая? Что от природы, то от Бога, милая. Не стыдись своей красоты, до неё мужики жадны. Не стыдись, стыд от Бога. Нет стыда, что не от Бога. Сиди смирно, только я тебе не советчик. — Она снова торопливо перекрестилась и с юркостью кинулась к Настасье Ивановне.

— Святая! — объявила повитуха не понимавшей ничего Настасье Ивановне, которая разволновалась, глядя на зашедшееся пунцовостью лицо повитухи, на обезумевшие глаза, поблескивающие в прорезах испуганными точками. — Святая! Как есть святая! Господи, сохрани и упаси! Господь с нами, Господь с нами. — Она широко осенила крестным знамением всё вокруг и тихонечко зашептала таинственную молитву, еле шевеля губами, частя словами.

— Повитушка моя, что случилось? — спросила Настасья Ивановна, дотрагиваясь до раскрасневшихся щёк повитухи. — Не бойсь, милая, всё обойдётся.

Дарья привстала и, приняв испуг повитухи на свой счёт, выдвинулась осторожно в прихожую и уж там привела себя в порядок, чувствуя всем телом слабость, лёгкое дрожание в коленях.

Повитуха приблизила своё крайне испуганное лицо к уху Настасьи Ивановны и выдохнула:

— Святая!

— Окстись! Господь с тобой! — перекрестилась в свою очередь Настасья Ивановна, вечно живущая в предчувствии каких-то страшных, непоправимых событий, могущих случиться в любой, чаще всего неожиданный момент, и её душа с ужасом трепетала при одном только предположении несчастья.

Повитуха повернулась к святому углу и, нашаря глазами иконку, начала молиться, повторяя то и дело слово «свят», «свят». Прочитав молитву, она затем обратила лицо к Настасье Ивановне, прочитала нараспев главку из Псалтыря: «Насадивший ухо не услышит ли? и образовавший глаз не увидит ли?», истово перекрестилась и добавила:

— Святая, Настасья Ивановна, она святая, и непорочное зачатие у неё, как у святой Пречистой Богородицы Девы Марии. Клянусь всеми святыми! И пусть мой глаз перестанет у меня видеть и пусть перевернутся земля и моря, прольются реки на горы!.. Свят, свят, свят!

— Постой, моя милая повитушка, я ничего не понимаю, ты уж расскажи по порядочку, что случилось и почему такое неожиданное твоё слово? Миленькая, не для пустых дел ты пришла ко мне. Расскажи мне, и крикни Петру Петровичу, пусть подождёт и не заходит пока к нам в домишечко.

— Я смотрю, Настасья Ивановна, такое у неё красивое всё, не как у наших бабищ. Всё — ножки, ручки, точёные-точёные, ну как будто краснодеревщик вытачивал, только получше ещё. Во как! Неспроста, думаю, тебя, моя крохотулечка, понесло на девятом месяце. Вот как! Гляжу, а она непорочная, матушка ты моя Настасья Ивановна! — повитуха в замешательстве уставилась на Настасью Ивановну, как бы в ожидании объяснений. — Многое на веку углядела, а такого не довелось.

— А что случилось? — недоумевала Настасья Ивановна, проникаясь непонятным страхом. — Чтой-то ты лопочешь, повитушка, нехорошее, а что ж там такого случилось?

— Она — святая, Настасья Ивановна. Как есть святая. Она непорочная.

— Не могит... — привстала Настасья Ивановна в постели.

— Истинный Дух Святой!

— Но?

— Истинный Дух Святой, — с придыхом, о чём бы ни спрашивала Настасья Ивановна, повторяла повитуха. Запуганная вконец Настасья Ивановна позвала мужа и велела накормить пельменями повитуху. Та просидела за миской полчаса, но, так и не притронувшись к угощению, собралась уходить. Настасья Ивановна запротестовала:

— Это не по-христиански, повитушечка моя! Не по-божески, если ты сейчас уйдёшь.

Повитуха надулась, но осталась. Она весь вечер просидела в углу, то и дело крестясь, шепча молитву, с осторожностью и боязнью поглядывая на Дарью.

III