История казни

Стоял конец августа; в воздухе висела пыль, приносимая с полей, где день и ночь трудились мужики на своих полях. Иван Кобыло в основном сеял овёс и пшеницу, собираясь купить вторую лошадь; овёс выменивал у Кругова на рожь, которой ему хватало до следующего урожая. Непритязательный в быту, не стремясь разбогатеть, к чему были склонны многие его сверстники, он тем не менее старался обеспечить себе необходимый комфорт, мечтая приобрести одну крепкую и непременно каурую, с сильными ногами лошадь для дальних поездок за дровами и за рыбой на Иртыш. Ещё ему в мечтах являлся буланый жеребец с мелкими крапинками по крупу, на котором он выезжал бы в поле, стремительно следовал по просёлкам, а в воздухе только бы шум стоял от удивления, а в ушах лишь ветер свистел — от скорости. Для достижения этих целей у Кобыло имелся реальный план: продать одну из трёх коров; продать часть овса, которого он намолотил уже предостаточно и сумел обменять на рожь; продать все излишки с огорода — картошку, капусту, мак, которого хранилось в ларе в кладовой семнадцать пудов. Пироги с маком он пек сам, ел в больших количествах и считал, что изысканнее пищи на свете, в общем, не бывает. Он его растирал на особых жерновах, приготовленных лично, мял, перемешивал с орехами и особым маслом. И мечтал когда-нибудь этими пирогами угостить Дарью.

Над улицей села, наполненного с утра до вечера пылью, шумом, криками пастухов, лениво сбирающих по именам коров, телок, овец и индюков, низко стлался от горевших на полях по ночам костров сизый дым, наполняя пространство особым запахом живущих в этой местности людей, с их сытой пищей, тучными стадами и полями, с их горами пшеницы, оставленной под открытым небом в небольших берёзовых колках, с их полным изобилием — всё говорило о тех черноземных землях, о которых можно слагать песни и которые обещали им всё больше счастливой жизни.

Стоило бы сказать, что Дарья с самого начала быстро освоилась в огромном селе. Добродушные тётки с загорелыми лицами кивали ей издалека; они олицетворяли собой крепость и надёжность жизни. На них было приятно смотреть. Они ухаживали за домашней скотиной, готовили на огромные семьи пищу, шили и рожали. Одним словом, на них держался дом каждой большой сибирской семьи. Словно были знакомы Дарье эти лица, будто видела она их раньше, из те забытые старые времена, когда эти патриархальные огромные семьи являли силу и стабильность России.

Дарья торчала на огороде с утра до вечера и рада была бы помочь Ивану Кобыло, глядя, как тот в одиночку молотит цепами во дворе овёс, как крутит свою то и дело ломающуюся старую молотилку и новенькую сеялку. Его огромный двор, каких Дарья никогда не видела под Москвою, был весь завален пшеницей, овсом, привозимым Иваном с полей. Настасья Ивановна помогала Дарье как могла: сидела с ребёнком на завалинке, чистила картошку, готовила обед или ужин, сокрушалась, вспоминая, что они с Петром Петровичем, как только приехали, сразу поняли, что разбогатеть им будет невозможно. Ибо труден путь к богатству; надо было приехать сюда в молодые годы, когда силы имелись и желание рождало силы. Они же приехали в более поздние времена и ради сыновей, которые погибли, — Иван в первый год, а Пётр — во второй годы войны.

Стояла изумительная сухая погода с жаркими денёчками, прохладными ночами, с ослепительными зоревыми утрами и палевыми облаками, с розовыми вечерами во всю небесную ширь. Все спешили, торопились, стремясь как можно быстрее закончить страду. Помогали родителям даже малые ребятишки, собирая хворост, топя печь, очищая картошку, подметая место во дворах для зерна, сгоняя вечерами гусей, овец, одним словом, работали все от мала до велика.

После того как убрали картошку, снесли её в погреба для хранения, зачастили дожди. Сразу опустела улица; в мгновение ока облетели ярые от красного цвета деревья и в одночасье пропали птицы, день и ночь ранее не дающие покоя. Сытые запахи попрятались по домам, в закрома и погреба, лишь ещё по инерции кое-где стояли стайками лошади и коровы, словно переговаривались между собою, делясь воспоминаниями о пролетевшем прекрасном лете.

В октябре пали ранние заморозки, от которых шарахнулись на юг перепуганные скворцы и перепелиные стаи, а небо прочерчивали то и дело клинья гусей, оглашая окрестный мир своими печальными песнями. Всем известно, что первые морозы — время раздумий и всяческих мечтаний о светлом, милом, приятном. Иван Кобыло решил подождать с покупкой лошадей, хотя уже приметил у одного в соседнем селе Гайворонске каурую лошадку. Стоило подождать, пока хозяин сбавит в цене, ибо самые ранние покупки — и самые дорогие. Он ездил по сёлам, смотрел и прикидывал, что сможет купить, а что — выменять на овёс. Дорогу развезло; заунывно посвистывал ветер по кустам и колкам; трещали без устали сороки. Зайцев в лугах появилось много; сбивались в стаи куропатки и тетерева, то и дело мелькали между колками хищные спины волков. У Кобыло чесались руки по ружью, но охотиться ещё было рановато.