История христианской церкви в XIX веке. Том 1. Инославный христианский Запад

По окончании переговоров Консальви имел прощальную аудиенцию у Бонапарта. Когда он вошел в своем пурпурном кардинальском одеянии, первый консул с трудом подавил смех. Консальви на этой аудиенции особенно отметил то, что папский престол отнюдь не помышляет о мирской власти или других мирских делах; и Бонапарт выслушал его вежливо и без всякой запальчивости. На следующий день Консальви еще раз был позван в Тюйльери, и Бонапарт обратился к нему с самыми подробными расспросами касательно состояния церковного государства. В течение разговора он заметил, как бы мимоходом, что при занятии новых епископских кафедр он затруднялся делать выбор между присягавшими и не присягавшими епископами. Консальви чрезвычайно испугался этого замечания и заметил, что в основе всех переговоров было положено условие, чтобы из присягавших никто опять не был сделан епископом, так как они не состоят ни в каком общении с папой. Бонапарт возразил на это холодным опровергающим топом, что он не может вполне устранить этих лиц, которые имеют много приверженцев в стране. Консальви между тем настойчиво стоял на том, что было бы невозможно предоставить каноническое утверждение таким епископам, если только они не очистят себя от прошлого сознанием своей виновности. Этот разговор до крайности раздражил первого консула, и даже чрез несколько дней после того он все еще находился не в духе. Консальви 6 августа прибыл в Рим, «более мертвый, чем живой, совершенно истомленным и изможденным». Бонапарт вскоре послал ему, в признательность за его высокие заслуги, дорогую табакерку, причем Спина и Казелли также получили подарки. Курия видела себя вынужденной чем-нибудь ответить на это, но была в крайнем затруднении касательно этого, потому что, как говорит Како в одной депеше, «у папы ничего не осталось кроме мощей, а этот предмет во Франции не имел больше никакой ценности». Все-таки папа сделал все, что только мог придумать лучшего, и мадам Бонапарт получила великолепную свечу из лапис-лазури с отделанным бриллиантами античным каме, какие папа обыкновенно дарит могущественным государыням.

Весть о заключении конкордата пробудила, по выражению Консатьви, в Париже большую радость, и даже за пределами Франции ее с радостью приветствовали и католики и протестанты. Однако, среди католиков было немало и недовольных. Приверженцы старого королевского дома с неудовольствием видели, что папа заключил конкордат с революцией: именно разлад между революционной Францией и Римом и был, в их глазах, достаточным основанием питать надежду на восстановление старого королевского режима. В самой Италии из уст в уста ходил следующий сочиненный по этому поводу стих: Чтобы спасти свою веру, один Пий (VI) лишился престола; чтобы спасти свои престол, другой Пий (VII) покончил с верой9). Национальный собор в Париже был до крайности раздражен; но он получил, чрез несколько недель по отъезде Консальви, приказание разойтись. И он разошелся при запальчивых выкликах против «вероломного и коварного Рима, который из всего извлекает свои выгоды». Но что и вольнодумцы также были недовольны это понятно само собою. Лучшие среди них надеялись на такую свободу веры, как она существовала в Северной Америке, и с этого момента потеряли доверие к республиканскому настроению Бонапарта. Что же думал сам Бонапарт? – Он был политик. В виду Консальви и папы он играл на струнах церковности; но профессору Кабанису (раньше другу Мирабо) он сказал: «Знаете ли вы, что означает недавно мною подписанный конкордат? Это религиозное оспопрививание: через пятьдесят лет во Франции не будет больше религии"…