Помимо опасных преступников (убийц, грабителей, насильников), это были в подавляющем числе люди, попавшие в заключение за мелкие прегрешения, которые иногда и преступлениями можно назвать с большой натяжкой. Украл с голоду мешок картошки – ты преступник. Если перед этим ты украл ведро картошки – значит, ты опасный рецидивист. Если ты уговорил приятеля поднести этот мешок до дому, значит, ты действовал по предварительному сговору, да еще в преступной группе. Итог: получи за это свои пять лет в колонии строгого режима. К подобным людям прокуроры и судьи были беспощадны, и таких людей в лагерях набиралось несколько сот тысяч человек.
Директоров, ректоров и начальников, которых следовало посадить, с точки зрения Чубайса, было гораздо меньше – всего несколько тысяч, в крайнем случае несколько десятков тысяч. На них хватило бы одних лагерей Архангельской области. На них хватило бы десятой части прокуроров, следователей, судей и охранников лагерей. Но те следователи, прокуроры, судьи, которые видели в укравшем мешок картошки человеке опасного бандита и смело сажали его в тюрьму, превращались в гуманнейших людей при рассмотрении дел вороватых директоров, ректоров. Прокуроры действительно оказывались не способными на насилие – прямо-таки по Чубайсу. Обязанность «сажать», то есть привлекать к уголовному преследованию влиятельных номенклатурщиков, была обязанностью прокуроров и высших чиновников милиции, но они почему-то не делали этого.
Говоря прямо, прокуроры и следователи смотрели сквозь пальцы на махинации директорского корпуса во время стихийной приватизации. Более того, многие работники правоохранительных органов прикрывали эти махинации. Почему? По все тем же причинам: коррупция в виде оказания взаимных услуги, а также номенклатурные традиции управления, номенклатурное братство директорского корпуса и «руководящего звена» правоохранительных органов.
В основе эффективной «совместной работы» директорского корпуса и руководителей из правоохранительных органов лежало
Эти люди из двух кругов номенклатуры – хозяйственного и правоохранительного – стали оказывать друг другу взаимные услуги с использованием своего служебного положения, не останавливаясь перед нарушением прав миллионов граждан России и законодательства. Например, директор крупного государственного завода сдавал в аренду большие площади по крайне низким, невыгодным для завода ценам, но при этом получал в свой карман огромные деньги. А милиция, прокуратура закрывали на это глаза, даже если получали заявления возмущенных такой арендой работников завода. Или же ректор государственного вуза использовал бюджетные деньги не по целевому назначению и даже кредитовал частные предприятия, нанося ущерб вузу и преподавателям. Но руководители прокуратуры, милиции и судов прикрывали эти действия, лично обогащающегося благодаря своим махинациям ректора. Дело в том, что дети прокуроров и судей поступали с гарантией в этот вуз на бесплатной основе, и прокуроры прикрывали ректора от юридической ответственности, даже если налицо было нарушение закона.
Это характерные примеры разветвленной коррупции старо-новой номенклатуры. Недаром, не только Чубайс, но и Гайдар, и сам президент России Ельцин понимали опасность этой номенклатурной коррупции. Гайдар в ходе своего премьерства пытался привлечь работников прокуратуры и милиции к активному пресечению противозаконных действий номенклатуры в начальный период реформ, но эти работники не хотели выполнять пожелания Гайдара, а формально они ему не подчинялись. На необходимость борьбы работников правоохранительных органов с коррупцией в середине 1990-х годов обращал внимание Ельцин, давая указания противодействовать ей и определяя коррупцию как круговую поруку, от которой страдают миллионы граждан.