История Консульства и Империи. Книга I. Консульство

Только и толков было, что о ссоре генерала Моро с генералом Бонапартом. Мы описывали все те мелочи тщеславия, которые у женщин начинаются пошлыми размолвками, а у мужчин оканчиваются трагическими сценами. Если сложно предупредить ссору между высокими чинами, то еще сложнее остановить ее течение, когда она уже началась. Моро становился все большим и большим врагом консульского правления. Когда заключили Конкордат, он возражал против господства духовенства, по учреждении ордена Почетного легиона толковал о восстановлении аристократии, а после введения пожизненного консульства заговорил о возобновлении королевской власти. Наконец, он совершенно перестал появляться у главы правительства, перестал ездить и к прочим консулам.

Возобновление войны доставляло ему прекрасный случай явиться в Тюильри и предложить свои услуги — не генералу Бонапарту, а Франции. Мало-помалу увлеченный на путь зла, Моро видел в объявлении войны не столько несчастье отечества, сколько удар по ненавистному сопернику и хотел стать свидетелем того, как выпутается из затруднения враг, которого сам он себе создал. Он продолжал жить в Гросбуа, окруженный довольством, наградой его заслуг, как знатный гражданин, жертва неблагодарности государя.

Первый консул, накликав себе завистников своей славой, накликал их также своим семейством. Мюрат, которого он долго не соглашался воспринимать как официального зятя, имевший прекрасное сердце, природный ум, рыцарскую храбрость, но иногда очень злоупотреблявший всеми этими качествами и тщеславием, которое старательно скрывал от Первого консула, но не от всего прочего мира, — Мюрат раздражал людей, которые не могли, по малости своей, завидовать Наполеону и завидовали его зятю. Таким образом создавались крупные и мелкие завистники. Те и другие толпились вокруг Моро: зимой в Париже, летом в Гросбуа генерал держал при себе целый двор недовольных, где высказывались чрезвычайно нескромно. Первый консул знал это и мстил не только постоянным увеличением своего могущества, но и явно демонстрируемым презрением. Долгое время проявляя необычайную сдержанность, он наконец не выдержал и начал платить посредственности сарказмом за сарказм с той разницей, что его саркастические замечания оказывались намного язвительнее. Они ходили в публике дольше тех, что создавались в кружке Моро.

Партии придумывают вражду, чтобы использовать ее в своих целях; нечего и говорить, что враждой, реально существующей, они воспользуются быстро и не задумываясь. Около Моро немедленно составилась группа недовольных из разных партий. По их отзывам, он был чрезвычайно способным генералом, скромным и добродетельным гражданином, а Наполеон — безрассудным, только везучим, полководцем, бездарным узурпатором, наглым корсиканцем, дерзнувшим ниспровергнуть республику и взойти на ступени уже восстановленного трона. Так пусть он гибнет в безумном и великом предприятии против Англии, пусть ведет войну один. Называя бродягой победителя Египта и Италии, сочли нелепейшей затеей патриотическую экспедицию, которой он так дорожил.

Эта злосчастная вражда облегчила лондонским заговорщикам составление второй половины их плана. Надо было привлечь Моро, а через Моро — армию; тогда, по умерщвлении Первого консула на Мальмезонской дороге, Моро, как глава армии, примирил бы эту грозную часть нации с Бурбонами, имевшими отвагу возвратить себе престол с оружием в руках. Но как было сблизиться с Моро, которого окружало в Париже чисто республиканское общество, тогда как лондонские заговорщики находились среди цвета шуанов? Требовалось найти посредника. Из глуши американских пустынь прибыл один такой посредник, человек знаменитый, утративший популярность по собственной вине, но одаренный великими достоинствами, примыкавший и к роялистам, и к республиканцам, — Пишегрю, победитель Голландии, сосланный Директорией в Синнамари (во Французской Гвиане). Он бежал из места своего заточения и приехал в Лондон с тайным желанием не оставаться там, а возвратиться во

Францию, используя интриги политики, которая призывала без разбора преступников и жертв всех партий. Но война, прекратившаяся на время, вскоре началась опять, а с ней ожили мечты и безумства эмигрантов, которым Пишегрю продал свою свободу, продавши честь. Его почти насильно сделали участником заговора и возложили на него обязанность служить посредником в сношениях с Моро, чтобы привлечь последнего на сторону Бурбонов и слить в одну партию республиканцев и роялистов.

Составленный план настолько согласовался с внешними обстоятельствами времени, что мог казаться удачным, но не настолько согласовался с действительностью, чтобы удаться в полной мере. Однако, составив план, приступили к его исполнению.