История Консульства и Империи. Том III

Вечером 5 декабря в Сморгони Наполеон собрал Мюрата, Евгения, Бертье и маршалов и сообщил о своем решении, которое их удивило и заметно огорчило; но они не осмелились возражать, всё еще страшась своего побежденного повелителя и находя к тому же его доводы весьма основательными, ибо он говорил, что через два месяца приведет к ним 300 тысяч человек подкрепления и что только он сам сможет привлечь во Франции подобные ресурсы. Кроме того, он был ласковее обычного, каждому сказал несколько сердечных слов, даже маршалу Даву, с которым так дурно обошелся во время кампании, и очень старался ласками добиться одобрения, которого боялся не добиться выдвигаемыми доводами. Он даже рискнул смягчить их обвинениями в собственный адрес, сказав, что все совершали ошибки, и он тоже, что он слишком долго оставался в Москве, что соблазнился затянувшейся ясной погодой и желанием мира; что в действительности причиной их неудач была ранняя и суровая зима; что это скорее беда, чем вина; что нужно быть снисходительными друг к другу, поддерживать и любить друг друга; что скоро он снова появится среди них во главе великолепной армии, а тем временем советует им помогать друг другу и повиноваться Мюрату.

Сказав эти слова, Наполеон обнял всех по очереди, чего с ним никогда не случалось, и, сев в сани вместе с Коленкуром, Дюроком, Мутоном и Лефевром-Денуэт-том, отбыл глубокой ночью, оставив своих товарищей покорившимися и почти убежденными, но в глубине души потрясенными и потерявшими надежду.

Отъезд императора следовало держать в величайшей тайне до следующего дня, дабы известие это не опередило его в тех местах, через которые ему предстояло проезжать, соблюдая строжайшее инкогнито. Перед отъездом Наполеон составил 29-й бюллетень, столь знаменитый впоследствии, в котором, впервые заговорив об отступлении, отчасти признавал наши несчастья, абсолютно отрицать которые было уже невозможно, но относил их на счет зимы и облагораживал повествование о своих невзгодах прекрасной и бессмертной картиной перехода через Березину.

Когда на следующий день, 6 декабря, армия узнала об отъезде Наполеона, ошеломление было велико, ибо вместе с ним исчезала последняя надежда. Тем не менее новость не стала сенсацией для людей, способных к размышлению: многие доводы говорили в пользу принятого Наполеоном решения. В массах же чувства настолько притупились, что впечатление было совсем не таким, каким могло стать при других обстоятельствах. И солдаты продолжали машинально брести вперед, желая прийти в Вильну, как месяцем ранее желали прийти в Смоленск. В Вильне надеялись найти продовольствие, недостаток которого, правда, стал меньше давать о себе знать после вступления в Литву, а главное — пристанище, покой и организованные войска, способные остановить преследование русских. Но с каждым днем страдания марша возрастали. После Молодечно мороз стал еще суровее, а температура опустилась до 30 градусов по Реомюру. Лошади погибли почти все; люди тоже сотнями падали на дорогах. Шли, прижавшись друг к другу, вооруженными или безоружными группами, в молчаливом оцепенении, в глубокой печали, не говоря ни слова, ни на что не обращая внимания, следуя друг за другом и за авангардом. Холод, воздействуя на самых слабых, сначала лишал их зрения, потом слуха, вскоре — сознания, а затем, в минуту смерти, — сил двигаться. Тогда люди падали на дорогу, и идущие следом попирали их ногами, будто неизвестные трупы. Самые сильные сегодня становились самыми слабыми завтра, и каждый день уносил множество новых жизней.

Наполеон при отъезде оставил крайне расплывчатые инструкции, настолько он был озабочен поразившими его невзгодами и теми невзгодами, которые ему еще грозили. Он рекомендовал собрать в Вильне армию, накормить, вооружить, сконцентрировать ее и затем отступать на Неман, если нельзя будет удержаться в Вильне. К несчастью, он не оставил предписаний относительно двадцати пяти тысяч человек, находившихся в Вильне. Чтобы их сохранить, нужно было постараться не перемещать без необходимости. Зная, что французскую армию неотступно преследуют русские, и не понимая, что может случиться с войском за пять дней марша по такой погоде, Маре и губернатор Литвы с самыми благими намерениями отправили на Сморгонь лучшие войска Вильны, в том числе французскую дивизию Луазона, бригады Кутара и Франчески, неаполитанскую кавалерию и маршевую кавалерию. Всё это были молодые люди, способные отлично сражаться, но не способные вынести даже двух суток страданий, которые уже два месяца выносили несчастные, возвращавшиеся из Москвы. Выйдя из нагретых до 12—15 градусов казарм на тридцатиградусный мороз, они были обожжены, и за несколько дней большинство из них погибли. Так начали растрачивать без всякой пользы последние ресурсы, с помощью которых можно было остановить неприятеля и реорганизовать армию.