В поздний период Московии, в эпоху Петра Великого, у властей просто не было средств, чтобы финансировать армию полностью деньгами. Поэтому они продолжали до некоторой степени полагаться на старые способы содержания военных. Это касалось многих войск полков нового строя, которые, по существу, должны были обеспечивать себя сельским хозяйством. Та же причина частично стояла и за сохранением крепостнической поместной системы: дворяне исполняли некую военную службу, а правительство всегда могло желать от них большего. Оно, по всей вероятности, отдавало себе отчет в том, что превращение крестьянской ренты в налоги просто не стоило бы тех социальных потрясений и политического фурора, к которым это должно было привести. Государственная власть не боялась заставить дворянство работать. В летописи содержатся многочисленные примеры, когда детей боярских принуждали к физическому труду, и в этом смысле они никоим образом не считались «благородными». Однако массовая экспроприация разрушила бы единение дворянства и магнатов в борьбе против крестьянства в то время, когда повсюду вспыхивали крупные гражданские беспорядки. Это, в свою очередь, могло привести к падению режима, если бы наемники не поддержали своих нанимателей в междоусобном конфликте.
Все эти факторы указывают на то, что ни у кого из правителей не возникало потребности в восстановлении какой-либо степени свободы крестьянской мобильности. Они также показывают, почему не было никаких других предложений, кроме попыток Голицына отменить крепостное право во второй половине XVII в. Поскольку московские власти не придавали первостепенного значения личной свободе и человеческому достоинству, у них не было каких-либо моральных угрызений совести, когда они постепенно закрепощали крестьянство. Медлили они лишь по той причине, что их собственные алчные экономические интересы диктовали такую модель поведения. Будучи вынужденными завершить процесс закрепощения, они не имели какой-либо внутренней моральной мотивации обратить его вспять. Только после широкомасштабной европеизации некоторые русские деятели подвергли сомнению нравственность крепостного права.
Во время Тринадцатилетней войны (1654–1667) армия, опиравшаяся на поместную конницу во главе со знатью, защищенную системой местничества, постепенно и без особого нажима упразднялась в пользу вооруженных сил, созданных из солдат-крестьян, вооруженных огнестрельным оружием и находящихся почти под исключительным командованием иностранных офицеров. Хотя иностранцы зачастую оказывались проходимцами, их наем основывался на предполагаемом опыте и способности превратить московскую армию в силу, которая могла бы конкурировать с более передовыми врагами на Западе. Эти чрезвычайно радикальные перемены не вызвали открытого противодействия со стороны среднего служилого сословия, что совершенно не похоже на те бури, которые были вызваны в затронутых группах последующими менее масштабными реформами Петра Великого. (Однако восстали стрельцы, которые впоследствии стали старообрядцами, но их сопротивление было подавлено правительством. Большинство из них все же присоединились к новой армии или слились с городским населением.)
Можно предположить, что со стороны дворянства (как менее знатных бояр, так и среднего служилого сословия), чье положение в обществе оказалось основательно подорвано, не возникло сопротивления именно по той причине, что им позволили оставить своих крепостных. Крепостное право тормозило создание новой армии. Однако в том случае, если бы вся система была рационализирована, а крепостное право отменено, то само создание и развитие новой армии могло бы оказаться невозможным – независимо от того, сколько насилия и террора решилось бы применить для этого правительство. Трудно представить себе, чтобы дворяне после войны с Польшей и Швецией отказались бы от своей роли в обществе и кастовых привилегий без ожесточенного сопротивления, которое могло привести к свержению правительства. Во второй половине XVII в. правительство имело возможности не раз расправиться с дворянами, которых оно постепенно загоняло в полки нового строя под командование иностранных офицеров. Тем не менее ему пришлось действовать осторожно, дабы не отчуждать их окончательно и не враждовать с ними. Оно добилось своей цели, позволив дворянам сохранить служебные земли как наследуемые, а крестьян – как крепостных. Справедливо будет обобщить, что платой за новую армию явилось крепостное право, хотя весьма сомнительно, чтобы правительство планировало это заранее.