История любви

– Он знает, что я беден?

– Да.

– И он не против?

– По крайней мере, у вас с ним есть что-то общее.

– Но был бы рад, если бы за мной водилось несколько долларов – да?

– А ты бы не был?

Я заткнулся и молчал остаток дороги.

Дженни жила на улице Гамильтон-авеню – длинной череде деревянных домов со множеством детей перед ними и редкими корявыми деревцами. Пока я ехал по ней, присматривая место для парковки, было ощущение, что я в другой стране. Начать с того, что много народа. Кроме детей, занятых играми, целые семьи сидели на верандах и, за неимением лучшего занятия, наблюдали, как я паркую «MG».

Дженни выскочила первой. В Крэнстоне у нее появилась невероятная живость – как у быстрого кузнечика. Увидев, кто моя пассажирка, зрители на верандах приветствовали ее чуть ли не стройным хором. Сама красавица Кавильери! Я даже застеснялся выйти под эти приветствия. То есть даже отдаленно не мог явиться в роли гипотетического Оливеро Баррето.

– Привет, Дженни! – с чувством возгласила матрона на веранде.

– Привет, миссис Каподилупо! – крикнула в ответ Дженни.

Я вылез из машины, чувствуя на себе их взгляды.

– Привет! А парень кто? – крикнула миссис Каподилупо.

Тут у них без церемоний, а?

– Да никто, – отозвалась Дженни.

Чем чудесно укрепила мою самооценку.

– Может, и так, – крикнула миссис Каподилупо уже в мою сторону, – но девушка с ним – загляденье!

– Он знает, – откликнулась Дженни.

И повернулась, чтобы удовлетворить соседей с другой стороны.

– Он знает, – сказала она новой группе поклонников. Потом взяла меня за руку (я был «чужой в раю») и повела вверх по ступенькам дома 189А по Гамильтон-авеню.

Это был затруднительный момент.

Я стоял, а Дженни сказала:

– Это мой отец.

И Фил Кавильери, кряжистый родайлендец (примерно пять футов девять дюймов, сто шестьдесят пять фунтов[19]) лет под пятьдесят, подал мне руку. Я пожал ее – крепкая.

– Здравствуйте, сэр.

– Фил, – поправил он. – Я Фил.

– Фил, сэр, – поправился я, пожимая ему руку.

И немного пугающий момент. Потому что, как только я отпустил его руку, мистер Кавильери повернулся к дочери и издал оглушительный крик:

– Дженнифер!

В первую секунду ничего не произошло. А потом они обнялись. Крепко. Очень крепко. И качались взад-вперед. Дополнить свое восклицание мистер Кавильери мог, лишь повторяя (размягченно) имя дочери: «Дженнифер». А дочь, выпускница Рэдклиффа, отличница, в ответ могла молвить только: «Фил».

Я был явно третий лишний.

Мое утонченное воспитание помогло мне в тот день в одном. Меня всегда учили не разговаривать с полным ртом. Поскольку Фил и его дочь сговорились беспрерывно загружать это отверстие, я не обязан был разговаривать. Я съел, должно быть, рекордное количество итальянских пирожных. После, к удовольствию обоих Кавильери, я высказался довольно подробно о том, какие мне понравились больше всего (боясь обидеть, я съел не меньше двух каждого вида).

– Он о’кей, – сказал Фил Кавильери дочери.

Что это значило?

Мне не нужно было определение слова «о’кей», хотелось только знать, какое из моих немногих и осмотрительных действий заслужило этого желанного эпитета.

Правильные ли пирожные мне понравились? Крепко ли мое рукопожатие? Что?

– Фил, я же сказала тебе, что он о’кей, – напомнила дочь мистера Кавильери.

– Ну о’кей, – сказал ей отец, – но мне надо было самому увидеть. Теперь увидел. Оливер?

– Да, сэр?

– Фил.

– Да, сэр, Фил.

– Ты о’кей.

– Спасибо, сэр. Я вам признателен. В самом деле. Вы знаете, как я отношусь к вашей дочери, сэр. И к вам, сэр.

– Оливер, – вмешалась Дженни, – может, перестанешь молоть ерунду как дурак дефективный…

– Дженнифер, – вмешался мистер Кавильери, – можно без сквернословия? Сукин сын – наш гость!

За обедом (пирожные оказались всего лишь закуской) Фил попытался завести серьезный разговор, сами догадайтесь о чем. По какой-то причине он решил, что может способствовать восстановлению добрых отношений между Оливерами III и IV.

– Позволь мне поговорить с ним по телефону как отцу с отцом.

– Фил, прошу вас, это напрасная трата времени.

– Не могу сидеть тут и допустить, чтобы родитель отказался от ребенка. Не могу.

– Да. Но я тоже отказался от него, Фил.

– Чтоб я больше не слышал от тебя таких слов! – не на шутку рассердился он. – Отцовскую любовь надо уважать и лелеять. Она редкость.

– Особенно в моей семье, – сказал я.

Дженни входила и выходила, носила нам еду, поэтому большей части разговора не слышала.

– Набери его, – настаивал Фил, – я это улажу.

– Нет, Фил. Мы с отцом установили холодную линию.

– А-а, слушай, Оливер, он оттает. Поверь моему слову – оттает. Когда настанет время идти в церковь…

Тут Дженни, расставлявшая тарелки для десерта, вступила с грозным односложным:

– Фил?..

– Да, Джен?

– Насчет церкви…

– Да?

– Ну… мы как бы отрицательно к этому, Фил.

– Да? – удивился мистер Кавильери. И тут же, неверно истолковав ее слова, обратился ко мне примирительным тоном: – Да… это не обязательно в католической церкви, Оливер. Дженнифер, конечно, сказала тебе, что мы католической веры. Но – пожалуйста – в твоей церкви, Оливер. Бог благословит ваш союз в любой церкви, клянусь.