История любви

Я не успел ответить и даже оценить истинные мотивы посещения моей спальни, как нас прервали:

– А-а, здравствуйте.

Сукин сын! Это был Сукин сын.

– Здравствуйте, сэр. Это Дженнифер…

– Ах, здравствуйте.

Я не успел ее толком представить, как он уже пожимал ей руку. Я отметил, что на нем не Костюм Банкира. Нет, на Оливере III был элегантный спортивный кашемировый пиджак. И на обычно каменном лице – загадочная улыбка.

– Прошу вас, входите, познакомьтесь с миссис Баррет.

Еще одно потрясение всей жизни для Дженнифер: знакомство с Элисон Форбс Баррет, она же Рюмка. (В недобрые минуты я задумывался о том, как могло бы повлиять на нее это доставшееся еще в пансионе прозвище, если бы она не стала серьезной и заботливой попечительницей музея.) Известно, что Элисон Форбс не получила высшего образования. С благословения родителей она на втором году ушла из колледжа Смита, чтобы выйти замуж за Оливера Баррета III.

– Моя жена Элисон, а это – Дженнифер…

Он уже взял на себя право представить гостью.

– Кальивери, – закончил я, поскольку Каменный не знал ее фамилии.

– Кавильери, – вежливо поправила Дженни.

Я, дурак, впервые и единственный раз в жизни неправильно произнес фамилию.

– Как «Cavalleria Rusticana»[18] – поинтересовалась мать, вероятно показывая, что, несмотря на незаконченное высшее, не чужда культуре.

– Да. – Дженни улыбнулась. – Но не родственники.

– Ах, – сказала мать.

– Ах, – сказал отец.

К чему, не будучи уверен, что до них дошел юмор Дженни, я мог добавить только свое «ах»?

Мать и Дженни пожали руки, и после обычного обмена банальностями, дальше которого в моей семье никогда не шло, мы уселись. Все молчали. Я пытался сообразить, что сейчас происходит. Без сомнения, мать оценивала Дженнифер – ее наряд (сегодня не в стиле бохо), ее осанку, манеру держаться, ее выговор. Скажем прямо: отзвуки Крэнстона слышались даже в самых светских репликах. Может быть, и Дженни оценивала мою мать. Говорят, девушкам это не чуждо. Якобы это может пролить свет на характер предполагаемого мужа. Возможно, она присматривалась и к Оливеру III. Заметила ли, что он выше меня ростом? Понравился ли ей кашемировый пиджак?

Оливер III, как обычно, сосредоточил огонь на мне.

– Как твои дела, сын?

Для родсовского стипендиата у него чертовски скудный репертуар.

– Отлично, сэр. Отлично.

Дабы не отстать в светскости, мать обратилась к Дженнифер:

– Вы хорошо доехали?

– Да, – ответила Дженни, – хорошо и быстро.

– Оливер быстро водит, – вставил Каменный.

– Не быстрее вас, отец, – возразил я.

Что он на это скажет?

– А… да… наверное, так.

Зуб даю, что так, папа.

Мать, всегда и при всех обстоятельствах союзница отца, перевела разговор на более общедоступные темы – на музыку и живопись, кажется. Я не очень внимательно слушал. Вскоре у меня в руке оказалась чашка.

– Спасибо, – сказал я. Потом добавил: – Нам скоро ехать.

– А? – сказала Дженни.

Кажется, они обсуждали Пуччини – или кого-то, – и моя реплика прозвучала не совсем уместно. Мать посмотрела на меня (редкий случай):

– Но вы же приехали на обед, правда?

– Ох… мы не можем, – сказал я.

– Ну конечно, – почти одновременно со мной сказала Дженни.

– Я должен возвращаться, – внушительно сказал я Дженни.

Она ответила мне взглядом: «Что ты такое говоришь?»

А Каменный провозгласил:

– Вы остаетесь обедать. Это приказ.

Фальшивая улыбка на его лице нисколько не смягчала команду. А я такой хрени не потерплю даже от олимпийского финалиста.

– Мы не можем, сэр, – сказал я.

– Мы должны остаться, Оливер, – сказала Дженни.

– Почему?

– Потому что я голодная.

Покорные воле Оливера III, мы сели за стол. Он наклонил голову. Мать и Дженни последовали его примеру. Я наклонил чуть-чуть.

– Благослови эту пищу для нашего насыщения и нас для службы тебе и помоги нам помнить всегда о нуждах и желаниях других людей. Просим об этом во имя Сына Твоего Иисуса Христа. Аминь.

Меня покоробило. Хоть в этот раз мог он обойтись без фарисейства? Что подумает Дженни? Привет из средневековья, ей-богу.

– Аминь, – сказала мать (и Дженни, очень тихо).

– Твоя подача, – закончил я такой шуткой.

Никого она, кажется, не позабавила. Меньше всех – Дженни. Она отвернулась. Оливер III посмотрел на меня через стол:

– Хотелось бы, Оливер, чтобы и ты свою иногда не пропускал.

К счастью, ели мы не в полной тишине – благодаря замечательной способности матери вести светскую беседу.

– Так ваши родные, Дженни, все из Крэнстона?

– Большинство. Мать – из Фолл-Ривера.

– У Барретов заводы в Фолл-Ривере, – заметил Оливер III.

– Где они поколениями эксплуатировали бедняков, – добавил Оливер IV.

– В девятнадцатом веке, – уточнил Оливер III.

Мать улыбнулась – по-видимому, довольная, что сет остался за ее Оливером. Но нет.

– А как там с планами автоматизировать производство? – с ходу запустил я.

Повисла короткая пауза. Я ждал разящего ответа.

– Может быть, кофе? – спросила Элисон Форбс Баррет.

Мы перешли в библиотеку для последнего сета – заключительного. Завтра нам с Дженни на занятия. У Каменного – банк и так далее, а у матери запланировано что-то утреннее, светлое.

– Тебе с сахаром? – спросила мать.