История любви

Я посмотрел ей в глаза и сказал:

– Потому что.

– А… Это очень важная причина.

Она взяла меня под руку (не за рукав на этот раз), и мы пошли вдоль реки. По существу сказать было больше нечего.

7

От моста через реку Мистик до Ипсвича, Массачусетс, примерно сорок минут езды, в зависимости от погоды и от того, как ты едешь. Однажды я доехал за двадцать девять минут. Один видный бостонский банкир утверждает, что успевал еще быстрее, но, когда говорят о том, что доезжали от моста до дома Барретов быстрее чем за полчаса, правду от вымысла отличить трудно. Я считаю, что двадцать девять минут – предел. Ведь дорожные знаки на трассе 1 нельзя игнорировать, правда?

– Ты гонишь как сумасшедший, – сказала Дженни.

– Это Бостон, – ответил я. – Тут все гонят как сумасшедшие.

Мы как раз стояли перед красным светофором на трассе 1.

– Ты угробишь нас до того, как убьют твои родители.

– Слушай, Джен, мои родители – милые люди.

Зажегся зеленый. «MG» разогнался до шестидесяти миль в час за десять секунд.

– И Сукин сын – тоже? – спросила она.

– Кто?

– Оливер Баррет третий.

– А, он славный мужик. Тебе понравится.

– Откуда ты знаешь?

– Он всем нравится, – ответил я.

– А почему тебе – нет?

– Потому что он всем нравится.

Вообще, зачем я вез ее знакомиться с ними? Мне что, нужно было благословение Каменноликого? Отчасти затем, что она так хотела («Оливер, так принято»), а отчасти по той простой причине, что Оливер III был моим банкиром в самом вульгарном смысле: платил за мое дурацкое обучение.

Предстоял воскресный обед, так? То есть этакое комильфо, так? Воскресенье, все тупые водители забили трассу 1 и не давали проехать. Я свернул с шоссе на Гротон-стрит, дорогу, где я на скорости брал виражи с тринадцати лет.

– Здесь нет домов, – сказала Дженни, – деревья только.

– Дома за деревьями.

По Гротон-стрит надо ехать очень внимательно, иначе пропустишь поворот к нашему дому. Я и пропустил в тот день. Ярдов триста проехал лишних и только тут с визгом затормозил.

– Где мы? – спросила она.

– Проскочили. – Это было единственное печатное бурчание в ответе.

Есть ли что-то символическое в том, что триста ярдов я пятился до съезда к нашему дому? На территории Барретов я ехал уже медленно. От Гротон-стрит до самого Дувр-Хауса ярдов восемьсот по крайней мере. По пути вы проезжаете мимо… одним словом, зданий. Наверное, когда видишь это впервые, впечатление довольно сильное.

– Ни фига себе! – сказала Дженни.

– Что такое, Джен?

– Оливер, остановись. Серьезно. Останови машину.

Я остановил. Она вцепилась в меня:

– Эй, я не думала, что будет такое.

– Какое – такое?

– Богатое. Это что – у вас тут, наверное, рабы?

Мне хотелось протянуть руку и коснуться ее, но ладони были не сухие (непривычное состояние), поэтому я ободрил ее вербально:

– Спокойно, Джен, все пройдет как по маслу.

– Да, но почему мне вдруг захотелось, чтобы меня звали Абигейл Адамс или принцессой Авророй?[16]

Остаток пути мы проехали в молчании. Остановились, подошли к парадной двери. Пока ждали, когда отзовутся на звонок, Дженни ударилась в панику:

– Бежим!

– Останемся и примем бой.

Кто-нибудь из нас двоих шутил?

Дверь открыла Флоренс, преданная и древняя служанка семьи Баррет.

– Ах, мастер[17] Оливер.

Господи, как я ненавижу это обращение! Мне противно подразумеваемое унизительное различие между мной и каменным главой семьи.

Родители, сообщила мне Флоренс, ждут в библиотеке. Дженни была поражена некоторыми портретами, попавшимися нам по пути. Не только тем, что некоторые принадлежали кисти Джона Сингера Сарджента (в частности, портрет Оливера Баррета II, иногда выставлявшийся в Бостонском музее), но и тем открытием, что не всех моих пращуров звали Барретами. Были солидные барретовские дамы, удачно выходившие замуж и производившие на свет таких чад, как Баррет Уинтроп, Ричард Баррет Скуолл и даже Эбботт Лоуренс Лаймен, имевший нахальство пройти по жизни (и через Гарвард, ее подразумеваемый аналог), стать лауреатом премии по химии – и обойтись при этом без «Баррета», даже как второго имени.

– Черт возьми, – сказала Дженни, – я вижу, здесь висит половина зданий Гарварда.

– Это фигня, – сказал я ей.

– Не знала, что ты еще и родственник эллинга Скуолл.

– Ага, я происхожу из древней дерево-каменной династии.

В конце длинной галереи портретов, перед поворотом к библиотеке, стоит витрина. Под стеклом – призы. Спортивные призы.

– Роскошные, – сказала Дженни. – Никогда не видела, чтоб так было похоже на натуральное золото и серебро.

– Натуральные и есть.

– Ого! Твои?

– Нет. Его.

Это неоспоримый и документально подтвержденный факт: на амстердамской олимпиаде Оливер Баррет III не попал на пьедестал. Но так же достоверно и то, что он одерживал победы на разных других соревнованиях по гребле. Не однажды. Много раз. Перед изумленным взором Дженни были полированные свидетельства этого.

– В Крэнстоне на соревнованиях по боулингу таких не дают. – Затем она, по-видимому, бросила мне кость. – Оливер, а у тебя есть призы?

– Да.

– В витрине?

– У меня в комнате. Под кроватью.

Она повернулась ко мне с видом добродетельной Дженни и шепнула:

– Потом глянем, да?