История любви

Теперь я, по крайней мере, не боялся возвращаться домой и не заботился о том, чтобы вести себя «нормально». Мы снова делились всем, даже если это касалось ужасной темы, что дни нашей жизни вместе сочтены.

Нам надо было обсуждать что-то, обсуждать такое, о чем не ведут разговоров супруги в возрасте двадцати четырех лет.

– Я рассчитываю, что ты будешь сильным, хоккеист, – сказала она.

– Буду, буду, – пообещал я, а сам подумал, знает ли всезнающая Дженнифер, что великий хоккеист испуган.

– Я хочу сказать – ради Фила, – продолжала она. – Ему будет тяжелее всех. Ты же в конце концов будешь веселым вдовцом…

– Я не буду веселым, – прервал ее я.

– Будешь, черт возьми. Я хочу, чтоб ты был веселым. Ладно?

– Ладно.

– Вот и ладно.

Это было примерно месяц спустя, после обеда. Стряпала по-прежнему она, на этом настаивала. Я все же добился, чтобы мне доверили мыть посуду (правда, с выговором, что это «не мужское дело»), и убирал тарелки, а она играла на рояле Шопена. Я услышал, что она остановилась посреди прелюдии, и сразу пошел в гостиную. Она сидела.

– Ты как, Джен? – спросил я, имея в виду: ничего не случилось?

Она ответила вопросом на вопрос:

– Ты достаточно богат, чтобы заплатить за такси?

– Конечно. Куда ты хочешь ехать?

– Ну… в больницу, – сказала она.

В суете, последовавшей за этим, я понял: вот оно. Дженни выйдет из нашей квартиры и больше в нее не вернется. Я побросал в сумку кое-какие ее вещи, а она только сидела, и непонятно было, чем заняты сейчас ее мысли. Нашей квартирой? На что ей хочется посмотреть, что запомнить?

Ничего. Она просто сидела, ни на что не глядя.

– Слушай, – сказал я, – что-нибудь еще особенное хочешь захватить?

– Мм… – Она покачала головой, а потом как будто вспомнила: – Тебя.

Поймать такси было трудно – театральный разъезд и прочее. Швейцар свистел в свисток и размахивал руками, как рассерженный хоккейный судья. Дженни прислонилась ко мне, и я подумал: хорошо бы не нашлось такси и она так и стояла бы, прислонясь ко мне. Но машину в конце концов поймали. И таксист – надо же – оказался веселый. Услышав: «В больницу Маунт-Синай, побыстрее», он выдал целую репризу:

– Не волнуйтесь, дети, вы в умелых руках. Мы с аистом много лет уже сотрудничаем.

На заднем сиденье Дженни прижалась ко мне. Я целовал ее в волосы.

– Это первый у вас? – спросил наш веселый водитель.

Дженни, наверное, почувствовала, что я могу огрызнуться, и шепнула:

– Оливер, будь любезным. Он старается быть любезным.

– Да, сэр, – сказал я ему. – Это первый, и жена неважно себя чувствует – можем пару раз проскочить на красный?

Он доставил нас в больницу мигом. И был предупредителен – открыл нам дверцу и прочее. Перед тем как отъехать, пожелал нам счастья и всяких удач. Дженни поблагодарила его.

Она нетвердо держалась на ногах, я хотел внести ее, но она воспротивилась:

– Через этот порог не надо.

Так что вошли оба и вытерпели бумажную волокиту в регистратуре.

– У вас есть страховой полис «Блю шилд» или какой-нибудь другой?

– Нет.

(Кто мог задуматься о таких мелочах? Мы были заняты покупкой тарелок.) Конечно, приезд Дженни не был неожиданностью. Его предвидели, и принимал ее Бернард Аккерман, доктор медицины, хороший человек, как и обещала Дженни, хотя и законченный йелец.

– Будем поднимать ей лейкоциты и тромбоциты, – сказал мне доктор Аккерман. – Сейчас это требуется ей больше всего. Антиметаболиты нам сейчас не нужны.

– Что это значит?

– Это препараты, замедляющие деление клеток, но – Дженни знает об этом – могут быть неприятные побочные эффекты.

– Послушайте, доктор, – (я понимал, что зря читаю ему наставления), – начальник тут – Дженни. Как она скажет, так пусть и будет. Прошу вас только: сделайте все, чтобы ей не было больно.

– Можете в этом не сомневаться, – сказал он.

– Сколько это будет стоить, доктор, мне не важно. – Кажется, я повысил голос.

– Это может продлиться недели и месяцы, – сказал он.

– Плевать на расходы.

Он был очень терпелив со мной. Я, по сути, ему хамил.

– Я только хотел сказать, что мы на самом деле не знаем, сколько она продержится… долго или нет, – объяснил он.

– Только помните, доктор, – талдычил я, – пусть у нее будет все самое лучшее. Отдельная палата. Особые сестры. Всё. Прошу вас. Деньги у меня есть.

20

Невозможно доехать с Восточной 63-й улицы на Манхэттене до Бостона, Массачусетс, быстрее чем за три часа и двадцать минут. Поверьте, я выжал максимум на этой трассе и уверен, что никакая машина, заграничная или отечественная, даже с Грэмом Хиллом за рулем, не доедет быстрее[29]. Я гнал свою «MG» по массачусетской платной автостраде со скоростью сто пять миль в час.

У меня аккумуляторная бритва, и, будьте уверены, побрился чисто и сменил в машине рубашку, перед тем как войти в заповедные кабинеты на Стейт-стрит. Было восемь часов утра, но в приемной уже сидели несколько солидных бостонских господ, ожидавших встречи с Оливером Барретом III. Секретарша меня знала и не мешкая объявила обо мне по внутреннему телефону.

Отец не сказал: «Пригласите его».

Дверь открылась, он вышел сам и сказал:

– Оливер.