Самый впечатляющий период этой истории – эпоха Возрождения, проходившая с XV по XVII века. В эту эпоху существовало сложное сочетание тех явлений, которые мы сейчас выделяем как магию и науку, но тогда оно плодотворно сосуществовало даже в величайших умах Возрождения. Я противопоставлю Джона Ди, обычно описываемого определением «маг», и Исаака Ньютона, обычно описываемого определением «ученый». Ди разработал магические практики, некоторые из них опирались на средневековые мировоззрения, но он также приблизился и к тому, что мы могли бы рассматривать как науку, например через интерес к алхимии. Ньютон был убежденным алхимиком и астрологом, а также несколько неортодоксальным христианином. Ничто из этого не мешало ему развивать идеи, ставшие основой современной физики, хотя для Ньютона Вселенная была разумной, а не серией бесчувственных объектов, движущихся с помощью сил, масс и импульсов. Астрология и алхимия обнаруживались во всем раннем, но более современном для нас мире, так же как и агрессивные и защитные формы магии. В этот период мы видим, как тройная спираль магии, религии и науки начинает принимать уже знакомые формы, хотя ни одна из этих категорий не ощущалась в то время полностью отделимой от другой.
Наука действительно объединила усилия в эпоху Просвещения XVIII века, для того чтобы изгнать магию из высших интеллектуальных кругов, поскольку к тому времени та уже не соответствовала формирующейся механистической модели, в которой Вселенная двигалась с помощью чисто физических сил, воздействующих на грубые формы материи. Там, где магия подчеркивала сходство между вещами, наука искала причину и следствие – этот акцент был совершенно новым. Более того, магия не претендовала на объективность, в отличие от новомодной науки. Наука заявила, что может отойти в сторону и воспринять мир объективно, поэтому любой хорошо подготовленный ученый придет к тому же выводу об одном и том же эксперименте или наборе теорем. Впервые магия оказалась отодвинута на задний план и часто вытесняла классовую структуру. Тайлор – один из наследников новой культурной роли, которую наука провозгласила для себя, хотя, как и другие, при всем своем отрицании он не мог избежать увлечения современной магией. Сейчас мы воспринимаем такое отношение как должное, и нам уже трудно представить себе, что во все другие времена и в других местах магия занимала центральное место в человеческой жизни.
Огромное количество литературы о росте науки и упадке магии стоит особняком от все более восторженных рассказов о народной магии, для которой естественно класть лук в дымоходы, чертить защитные геометрические узоры в церквях или домах, помещать кошек в стены и ведьм в бутылки с раннего Средневековья до наших дней. Эти сочинения о народной магии часто создаются людьми, которые симпатизируют магии древних и склонны отмечать такие красочные и общие действия. Иногда те, кто обращает внимание на научную магию, пытаются связать ее с народными верованиями, потому что эти явления взаимно влияли друг на друга едва намеченными способами. Я соглашаюсь с такими взглядами. Я также вижу большое и непрерывное поле человеческой деятельности, в котором, с одной стороны, обычные люди придумывали изобретения, питавшие науку, а с другой – экспериментировали с духами, разговаривали с мертвыми или с ангелами теми способами, которые поддерживали эзотерические формы магии. Во всех случаях люди думали и экспериментировали с положением людей в космосе, а также с моральными и физическими последствиями того, как люди относятся к Вселенной. Подобная мысль сочетала акцент на субъективном положении людей в мире с попытками быть более объективными. Мы все попеременно объективны и субъективны, что является взаимодополняющими, а не взаимоисключающими позициями.
Во время периода Реформации протестантская церковь критиковала католическую за то, что последняя была магической. Кит Томас писал: «Средневековая церковь… предстает огромным резервуаром магической силы, способным использоваться для различных светских целей»[104]
.