История моей жизни

Вторая комната - поменьше размером - является спальней. Тут икон еще больше, чем в столовой, и тоже горит розовая лампадка с золотым ободком.

Мне уже знаком обиход домашней жизни сестры. Курносая полнощекая Катя убирает комнаты, производит всю черную работу, а Саша стряпает. Делает она это с большим старанием и любовью.

Вообще Саша меня очень удивляет: как может она совмещать и хозяйку, и религиозную женщину, и артистку. Особенно меня поражает религиозность. Сколько раз я замечаю ее стоящей на коленях перед иконами. Стоит с устремленными на образа большими темносерыми глазами в немой молитвенной позе, а потом - поклоны, поклоны без конца. Неужели она искренне так привязалась к чужой вере? Какая же она христианка, если и отец и бабушка евреи!

Однажды я не выдерживаю и завожу с ней разговор напрямик.

- Я сначала тоже очень смущалась, - говорит Саша в ответ на мои вопросы. - Но постепенно привыкла и нашла в этом утешение. Ах, Сеня, ты не знаешь, как бывает легко одинокой душе, всеми оставленной, никому не интересной, припасть с надеждой к тому, кто любит и оберегает всех обездоленных...

- Я тоже видел жизнь, - перебиваю я, - но не замечал, чтобы какой-либо бог - наш или русский - очень уж заботился об обездоленных.

- Ты так говоришь потому, что не веришь, но когда прильнешь всей душой к религии, тогда почувствуешь совсем другое...

В таких разговорах с Сашей мы часто проводим время. С ней мне не стыдно говорить все то, что волнует мое сознание.

К предстоящему крещению идут большие приготовления и хлопоты. На третий день после моего приезда приходит сам Протопопов - будущий мой крестный отец.

Еще до его прихода, накануне. Саша особенно готовится, ставит тесто, приготовляет фарш - конечно, постный - для пирожков.

Николай старательно крошит шкурки апельсинов для водки, готовятся рыбные закуски. Вообще чувствуется, что ждут большого, солидного гостя. А у меня сердце не на месте. Наступают последние решительные дни, и от этого становится особенно тоскливо.

7. АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ

Один вид дьякона Протопопова меня приводит в трепет. В комнату входит большой, дородный густобородый и длинноволосый человек с низким, немного надтреснутым голосом. Произносит: "Здравствуйте!" после того, как молча и длинно осеняет себя крестом, поднявши глаза к иконам.

Садятся за стол, выпивают, закусывают. Замечаю, что Николай, выпив, хватает кусочек хлеба с солью и подносит не ко рту, а к носу. То же самое вспоминаю - делают и князь Николай и все пьяницы.

Беседа, посвященная мне, начинается сейчас же после первой рюмки.

- Ты грамотный? - обращается ко мне дьякон.

- Читать умею, - отвечаю я.

- А писать?

- Нет.

- Почему?

Я молчу.

- А кто его учил? - вмешивается сестра. - Ведь он круглый сирота. Кому он вообще был нужен! Вот почему я его и выписала, зная, что без нас он погибнет.

- Да, да. Это верно. - гудит дьякоу. - Но ты всетаки не очень-то горюй. Грамота - не звезда небосная, ее достать можно. А вот насчет того, чтобы ознакомиться тебе с Новым заветом, с нашей великий христианской верой, это уже моя будет забота... Прежде всего надо тебе прочитать святое наше евангелие. Прочтешь от Матфея, а потом и евангелистов, а затем я с тобой поведу беседу. Ты, Саша, - обращается он к сестре, - заставь его выучить "Отче наш", "Богородицу", а самое главное - "Верую"... Ну вот, поворачивает он голову ко мне., - потрудись маленько, напряги свой разум и поверни сердце твое к нашему спасителю.

С этими словами, поддерживая одной рукой широкий рукав рясы, он берет рюмку, чокается и выпивает.

Пьет он чисто, аккуратно, ни одной капли не прольет, а выпив, крякает и берется за закуску. Вообще человек он очень сильный, с могучей широкой грудью и большим голосом.

Читаю евангелие, стараюсь быть внимательным и всячески сосредоточиваюсь. Мне нравится. Чудес очень много. Правда, и в библии их тоже не мало напихано, но здесь как будто их побольше, а главное - нет ни одного чуда без свидетелей - стало быть, можно считать, что и взаправду все это- происходило. Запоминаю, как Христос шел по воде, и мне самому хочется это проделать. Плавать, придет лето - попробую. Потом запоминаю воскрешение Лазаря, а больше всего мне нравится, как Христос накормил пятью хлебами пять тысяч человек, да еще в корзине осталось. Вот бы теперь так сделать веселее бы жилось!.. Но что производит на меня странное впечатление - это нагорная проповедь. Тут я уже не со всем согласен, и по этому поводу у меня происходит разговор с моим будущим крестным отцом - дьяконом Протопоповым, к кому я впервые прихожу в сопровождении сестры.

- Какие же у тебя сомнения? - спрашивает меня о. Иван.

- Да у меня, собственно, нет сомнений, а я как будто не совсем понимаю, - говорю я и продолжаю. - Вот, например, Христос говорит: люби ближнего, как самого себя. Ну, конечно, это очень хорошо, почему не любить, а вот зачем другую щеку подставлять, ежели тебе кто по морде дал? Тут я не совсем понимаю...

- А ты как хотел? - спрашивает меня мой первый христианский воспитатель.