История моей жизни

- Можно ее поймать? - шепчет 'Вельская.

- Да, поймаешь ее, когда она молнией носится по крутым склонам и прыгает через смертельные пропасти, - осторожно роняю в ответ.

Но серна чутким ухом ловит шелест наших голов и ныряет в каменистую бездну.

Беспрерывно меняются краски. Густо-малиновые полотна растекаются по небосклону, рдеют и развертывают бледнозелвные, серебристо-сиреневые полосы. Все эти краски отражаются в воде и живыми радугами стелются по морю. Необъятный простор покрывается такими чудесными огнями, такими драгоценными камнями, так сверкает мелкая зыбь воды, что боишься дыханием помешать невидимому художнику.

Встает солнце, огромное, багровое, и катится к горам.

За ним плывет ярко-пунцовая мантия с зелеными и оранжевыми краями. Этот шлейф, растянувшись на десятки миль, одновременно светит и морю я небу.

- С ума сойти!... С ума сойти... Спасибо тебе, родненький... - в тихой истоме шепчет Вельская, обняв мою голову.

Чувствую себя награжденным сверх меры и сверх всякого ожидания. Никогда не забуду Нежной ласки замечательно простой и прекрасной женщины.

В солнечный полдень спускаемся с Мисхора. До Ялты осталось уже немного. Меня заранее гнетет тоска. Через час подъедем к гостинице "Франция;", пассажирка заплатит за проезд, даст мне и кучеру на-чай и... улетучится мое сновидение... Никогда не буду вблизи этой женщины, никогда не услышу ее чистого певучего голоса и не увижу симпатичных ямочек на улыбающемся лице...

- Здесь что? - перебивает мои мысли Вельская, когда приближаемся к Ореанде.

- Имение дяди царя Александра,-тихо oтвечаю я.

- Ты что это, малец, приуныл? Не робей, подрастешь - мужчиной будешь...

Стараюсь откинуть невеселые мысля и ответной улыбкой гоню печаль.

- Ореанда... Ореанда... - тихо повторяет артистка и вдруг ударяет меня маленькой ручкой по коленке. - Это рядом с Ливадией? Да? Так я знаю... Там у меня один старикан есть знакомый, - добавляет она, хитро прищурив смеющиеся глаза.

Приезжаем в Ялту. Вельская останавливается в гостинице, лично расплачивается со мной, дружески похлопывает меня по плечу.

Я плохо соображаю, в глазах у меня горячие круги; механически кланяюсь, желаю всего хорошего и медленно спускаюсь по мраморной лестнице.

А по городу расклеены анонсы, и всюду мелькают на белом фоне большие красные буквы: "Серафима Бельская". .

Цыбульский советует остаться до вечера - ему мерещатся обратные пассажиры. Но я хочу скорее удрать отсюда и велю Захару запрячь свежую тройку лошадей.

Через час сижу один в коляске. Лошади шагом берут подъем.

Мне так грустно, что хочется плакать. Едем мимо ореандовских виноградников, и я, скорее по привычке, чем по желанию, велю кучеру остановиться. По узкой крутой меже ползу вверх к светящимся спелым гроздьям, опаленным солнцем. Ложусь на спину и приступаю к уничтожению любимого мною десертного винограда, крупного и сладкого. Ем прямо с куста, не срывая гроздей. Янтарные ягоды с красными щечками до того сочны, так приятна тишина, отрывающая меня от действительности, и так кротко светятся голубые просветы неба, что невольно выпадает из памяти только что пережитое.

Вблизи раздаются чьи-то шаги. Уверен, что это Захар.

Вот дурак, бросил экипаж!.. Все равно я ему принес бы долю...

- Ага, попался наконец!..

Голос незнакомый... Неразжеванный виноград застревает в горле. Быстро вскакиваю. Предо мной круглое загорелое лицо управляющего Ореандой. Я его знаю - он бывший матрос и любимец великого князя Константина Николаевича.

- И не стыдно? А?-говорит управляющий, обдавая меня насмешливо-злым взглядом- холодных серых глаз.

- Очень пить захотелось... Что тут особенного?.. Винограда так много:.. - бормочу я, не вникая в смысл произносимых слов.

- А если много, так это уже твое? Да? Ну, идем... Покажу я тебе много...

Он берет меня за руку выше локтя и сжимает с такой силой, что я готов закричать от боли.

Спускаемся по узенькой дорожке, ведущей к имению.

Вспоминаю: в прошлом году поздней осенью Миша дал ему лошадей для проезда в Ореанду.

- Отпустите... Больше не буду... А если понадобится, прокачу вас на наших лошадях...

- Нет, брат, лошадьми меня не подкупишь, - отзывается управляющий, и я чувствую, как разжимается его железная рука. - Теперь, брат, - продолжает он, - не такое время, чтобы ходить по чужим виноградникам. В прошлом году мы поймали подосланных из Ливадии отравителей. А я почем .знаю, кто ты такой?.. Может, филлоксеру прививаешь?..

Все это говорится спокойным, ровным голосом, и мне кажется, что широкоплечий и грудастый матрос окончательно подобреет и отпустит меня. Но вoт, вот уже недалеко узорные ворота Ореанды, а он и не думает отпускать меня.

Еще немного, и мы уже а имении и проходим мимо обширной дворцовой террасы, охраняемой тесной шеренгой темнозеленых кипарисов. В ту минуту, когда мы поворачиваем к знаменитой аллее роз, держа путь к небольшому белокаменному домику, с террасы дворца опускается сам хозяин имения, и мы неожиданно почти сталкиваемся с ним. Управляющий мгновенно вытягивается, поднимает руку к козырьку, и его богатырская фигура становится неподвижной.