История моей жизни

- Ваше императорское высочество, имею честь доложить... Сейчас поймал на винограднике, - говорит управляющий, глазами указывая на меня.

Великий князь - плотный, выше среднего роста старик, с небольшой седой бородой лопаточкой и большими голубыми, влажными глазами под пушистыми серыми бровями, рукой делает знак управляющему "быть вольно".

- А дальше что? - немного сиплым голосом спрашивает князь и запускает руки в карманы белой тужурки, тесно облегающей его мягкие, мясистые плечи. Такие тужурки носят офицеры:

- Ваше императорское высочество, ничего худого я не сделал,-просительным -тоном говорю я.-Мы возвращались из Ялты... Захотелось пить... Никогда больше не буду... Ей-богу, не буду... Я артистку Вельскую свез и ехал обратно.

Великий князь ладонью руки отгибает раковину уха, склонив немного набок голову, остриженную бобриком.

- Как ты сказал? Кого привез?..

- Артистку Вельскую...

Старик выпрямляется и велит освободить меня. Низко кланяюсь и хоту уходить, но князь меня удерживает.

- Погоди немного... Позови мне Семена, - приказывает он управляющему.

Остаюсь вдвоем с великим князем.

- Где она остановилась? - спрашивает он меня.

- В гостинице "Франция", ваше императорское высочество, - бодро и громко отвечаю я.

Приходит садовник. Старик отдает ему какое-то приказание вполголоса, мне велит он подождать, и сам поднимается на террасу.

Мне становится ясным. Теперь только понимаю, какой знакомый "старикан" имеется здесь у Вельской.

Начинаю оcматриваться. Впервые я нахожусь в Ореанде. То, что я вижу, превосходит мои представления об этом лучшем и роскошнейшем из всех имений южного берега Крыма. Большой сверкающий дворец, украшенный хрустальными просветами и белой воздушной колоннадой, кажется сказочным. Хороша и аллея роз, ведущая к морю и вся пропитанная тонким и сладким ароматом. Здесь розы всех величин и окрасок: черные, белые, голубые, фиолетовые и бархатно-красные... Цветы сплетаются в яркие гирлянды и горят множеством красок на голубом фоне спокойного моря и безоблачного неба..

Одновременно появляются: садовник Семен с громадным букетом роз и спускающийся с террасы князь с маленьким конвертиком в руке.

- Где твои лошади?-обращается ко мне старик.

- Здесь на дороге.

- Хорошо... Возьми букет и вот этот конвертик, лети обратно и передай все это Серафиме Михаиловне.

Делаю движение, чтобы уйти, но князь задерживает меня.

- Погоди, погоди...

Старик запускает два пальца в верхний карманчик тужурки и вытаскивает оттуда трехрублевую бумажку.

- Вот, возьми себе на сласти, - говорит он, передавая мне кредитку.

Четыре версты от Ореанды до Ялты мы скачем во весь карьер.

Подъезжаем к гостинице. Старика-швейцара я чуть с ног не валю... Взлетаю наверх и стучусь во второй номер.

- Войдите, - слышу знакомый мне голос.

Застаю Вельскую перед большим зеркалом. Она налаживает прическу. Черные вьющиеся волосы зачесаны назад, и пышный узел закреплен длиннозубой черепаховой гребенкой, украшенной перламутром.

- Что это?.. Откуда?.. Какие цветы!.. Какая прелесть! С ума сойти...

- Из Ореанды. Сам великий князь прислал. И вот вам маленькое письмецо.

Вельская бросает поданный конвертик на диван, а из букета вырывает темномалиновую розу и быстро вкалывает ее в черный омут пышных волос.

Ухожу с тяжелым сердцем, с нeпонятной грустью и колкими мыслями, царапающими мое cознание.

Лишний я человек на земле. Кругом солнце, радость, любовь, а я стою в стороне, никому не нужный и ни для кого не интересный...

А все потому, что безграмотен. Ах, если бы научиться писать!..

Выхожу из гостиницы. Ко мне подходит старый еврей в черном котелке и с большой серой бородой.

- Можно вам сказать два слова?-обращается он ко мне по-еврейски.

Я утвердительно киваю головой, польщенный вежливым обращением.

- Ну, так пойдемте вот сюда, за угол, и я вам все расскажу...

Узнаю от старика, что его с женой и замужнюю дочь, только что родившую ребенка, выселяют из Ялты, согласно закону о черте еврейской оседлости.

- Исправник кричал, топал ногами и сказал, что если мы сегодня не покинем Ялты, то он нас отправит, как самых последних арестантов, рассказывает мне дрожащим, взволнованным голосом седобородый еврей.

- Чем я могу вам помочь?-спрашиваю я.

- Чем? Вы можете нас окончательно спасти. У вас есть лошадь. Вы все равно едете обратно... Возьмите нас... Будем всю жизнь за вас бога молить... Денег у нас очень мало... Осталось только на железнодорожные билеты... Будьте так добры...

Давида Черняховского знают не только в Ялте, но и во всей округе как единственного и самого лучшего шорных дела мастера. Его знают татары, извозчики и все, у кого имеются лошади.

- Еще в прошлом году,-рассказывает мне старик, - бывший исправник предписал мне покинуть Ялту, но за меня заступились старожилы. Мне удалось доказать, что я сорок лет живу здесь, что мой отец - николаевский солдат пользовался всеми правами и что, наконец, я сам занимаюсь честным трудом и никому зла не причиняю. Но теперь действует новый исправник - и ни мои просьбы, ни слезы женщин и детей не помогают... и мы, как собаки, выброшены на улицу...