История моей жизни

- Знаю, но он очень богат и не так жаден, как Мойше-Бер. Наконец можно и угрозой взять.

- Как угрозой? - спрашиваю я.

- Очень просто. Скажи, что подожжешь Свенцяны со всех четырех сторон, а у него самый большой двухэтажный дом в городе, он испугается и, смотри, раскошелится.

- А ежели он рассердится?

- Что ж он сможет сделать? Поймать тебя он не в состоянии: у тебя ноги быстрее...

Твердо решаю поступить так, как меня учит Николай.

5. РАННЕЮ ВЕСНОЮ

Несколько раз в день я хожу на Базарную площадь, внимательно осматриваю единственный в городе двух.этажный кирпичный дом, принадлежащий Ошеру Коварскому - первому богачу города Свенцян. Я так внимательно изучаю этот дом, что могу легко вызвать подозрение. В одну из таких прогулок я решаюсь войти во двор посмотреть, что там делается. Предо мною большой квадрат незамещенного двора. Гордо разгуливает огромный золотой летух, окруженный курами. Вижу деревянную галерею с лестницей, ведущей на второй этаж.

Довольный осмотром, я возвращаюсь в нашу боковую комнату и подробно рассказываю князю и Ядвиге о результате моих наблюдений.

- Мне думается, - говорит Николай, - что у тебя нехватит смелости выполнить намерение, а потому напишем лучше второй раз твоей сестре. Возможно, что она вышлет денег, и тогда поедешь барином.

Живо соглашаюсь с князем, потому что, если сказать откровенно, я-таки действительно трушу.

Ялвига жертвует марку. Коля сидит и пишет письмо моей сестре. Адрес известен: Ново-Пименовская улица, дом 31, квартира 20.

Не может быть, чтобы Бася не выслала денег. Ведь она же сама первая нaписала, что ищет меня. Письмо отправляется, и я снова ухожу в мою мечту.

Николаю в эти дни ничего не удается заработать.

Обычно он получает от обывателей и крестьян небольшие суммы, не больше тридцати - сорока копеек, за то, что пишет всевозможные прошения, ходатайства, удостоверения и письма. Но стоит ему только получить деньги, как он немедленно их пропивает. Тем не менее он дает мне слово, что если сестра все же не вышлет денег, а с Коварским ничего не выйдет, то он постарается скопить хоть скольконибудь и даст мне на дорогу.

Все мои ожидания напрасны. Никто не может мне помочь, и от сестры нет больше известий. Тогда я решаюсь - пойду к Коварскому.

Сегодня особенно светлый и теплый день. Решительно шагаю по Линтупской улице, дохожу до Базарной площади и вхожу во двор. Раннее утро. На деревянном балконе сидит за столом, в ермолке, с небольшой седой бородой сам Коварский пьет чай с молоком, а на тарелке лежат румяные бублики.

Поднимаюсь по деревянной скрипучей лестнице и останавливаюсь на площадке неподалеку от стола. Наши глаза встречаются. Старик салфеткой вытирает усы и cпрашивает: - Тебе чего?

- Я к вам, реб Ошер...

- Ты чей?

- Я Свирский, сын Вигдора...

- Ну?

- Вы извините, пожалуйста... Я хочу просить у вас... не могли бы вы дать мне на дорогу пять рублей?

Старик ухмыляется, в глазах его вспыхивают насмешливые огоньки, и он спрашивает:

- А с какой стороны ты мне родственник, и почему ты ко мне обращаешься? У тебя ведь есть дядя Мойше-Бер...

- Нет, я вас очень прошу...

- Я тоже очень прошу, чтобы ты немедленно скатился вниз по этой лестнице... Я - не благотворитель. Надо трудиться, а не ниществовать, добавляет он.

Во мне закипает возмущение, и, не помня себя от злости, я говорю ему в лицо:

- Eсли так, то я подожгу город со всех четырех сторон!..

Коварский делает движение, чтобы встать. Я мгновенно отступаю на шаг назад.

- Ты!.. Такие слова говоришь, такой щенок?!.

Старик не находит слов, чтобы выразить свое негодование.

Наконец он встает и как будто успокаивается.

- Если бы, - обращается он ко мне, - ты не был сын еврейского народа, я бы сейчас дал знать исправнику, и за эти слова тебе бы всыпали полсотни таких горячих, что ты целый месяц не мог бы сесть. Но ты все же еврейский мальчик, и я дам тебе пять рублей, но помни: ты должен дать мне сейчас же клятву, что, пока я жив - твоего духу здесь не будет...

Старик уходит и возвращается с пятирублевкой в руке.

- На и скорей исчезни!..

Я бегу, бегу без оглядки. В груди поет радость - жизнь моя спасена. Теперь я уйду и скоро увижу величайший город, а там - новые люди и новая жизнь, как хорошо!..

С момента, когда становится известно, что я покидаю Свенцяны, со стороны некоторых моих родных улучшается отношение ко мне. Тетя Рашке вздыхает и клянет судьбу, что не может меня - сироту - справить на дорогу как следует. Мине-Тайбе и Лее-Рохе доходят до такой нежности, что пекут мне на дорогу пирожки, и вообще я привлекаю внимание окружающих, что мне в достаточной мере льстит.

С Николаем и Ядвигой мы подробнейшим образом обсуждаем, как лучше мне ехать. Мой план - отправиться прямым путем по Варшавской железной дороге до Петербурга, а оттуда до Москвы - отвергается.

Отвергается он и моим другом Илелем, Он говорит:

- По этому пути ты погибнешь: между Петербургом и Москвой нет евреев. Лучше поезжай на Минск. Смоленск и Москву. Тут тебе будет целый ряд городов и местечек, наполненных евреями, и, что бы с тобой в пути ни случилось, ты сможешь найти помощь.