На обратном пути из Вены курфюрст остановился у придорожной кузницы, чтобы подковать одну из лошадей. Кузнец сделал свое дело плохо, и Август, человек огромной физической силы, взял подкову в руки и без всяких усилий разломил ее надвое. От страха кузнец решил, что перед ним сам сатана. Он бежал, бросив кузницу на произвол судьбы, а вернулся лишь после того, как решил, что страшный гость уже далеко.
В знаменитом банкетном зале в замке Морицбург Август Сильный устраивал своеобразное развлечение для своих друзей. Во время ужина он имел обыкновение призывать двух трубачей, которые ждали на террасе. Затем курфюрст хватал каждой рукой по трубачу и держал их на весу целых пять минут, пока те трубили фанфары, а когда они заканчивали, бросал их на лужайку под террасой. Продемонстрировав таким образом гостям свою силу, Август Сильный как ни в чем не бывало продолжал ужин, а трубачи смягчали синяки и ушибы бокалами хорошего красного вина.
Глава 9
День, когда я узнала, что вскоре стану матерью, стал счастливейшим в моей жизни.
Я была сама не своя от радости и благодарности, когда поняла, что у меня, которая всегда обожала детей, скоро появится свой младенец и я смогу любить его и заботиться о нем. Я сама продумывала детское приданое, решив, что мой ребенок будет носить простую и практичную одежду, а не тонкое белье из кружев и лент. Фирма, которой я отдала заказ, вполне поддержала мои идеи. Колыбель, по моему замыслу, была скопирована с нашей позолоченной бронзовой колыбели в Зальцбурге; кроме того, мама прислала мне красивейшую корзинку, в которой младенцем лежала моя младшая сестра.
По мере приближения родов я все чаще предавалась романтическим мечтам о судьбе моего ребенка. Я перенесла столько холодности со стороны родственников мужа, что мне очень хотелось кого-то любить. «Для своего ребенка я не буду принцессой, – думала я. – Буду просто его матерью, которую он может любить от всего сердца, и когда мы вместе, ни единый вопрос этикета не должен нас беспокоить».
Муж разделял мою радость; по отношению ко мне он был сама доброта. Он был таким хорошим и нежным, что мне не на что было жаловаться. И как жаль, что в те ранние дни, когда мне приходилось часто сносить обиду и пренебрежение, я не признавалась ему в том, как несчастна! Может быть, он бы меня понял. Но гордость заставляла держать мои горести при себе.
Мой старший сын, кронпринц Саксонии, родился 15 января 1893 года; роды продолжались сорок восемь часов, исполненных ужасных тревог и страданий. Королевская семья ждала в соседней комнате. Несколько раз ко мне заходила королева Карола. Своих детей у нее не было; помню, как она повторяла: «Бедняжка! Бедняжка!» Она то озабоченно смотрела на меня в лорнет, то теряла носовой платок и суетилась, пытаясь его найти. В конце врачи дали мне хлороформ. Как только я открыла глаза, услышала тоненький слабый плач в соседней комнате. Меня захлестнуло неведомое прежде чувство, когда я поняла, что это плачет мой ребенок. Потом в комнату вошел мой муж; он нес на руках крошечный, завернутый во фланель сверток. Склонившись надо мной, он положил моего первенца мне на руки.
Я покрывала ребенка поцелуями, а когда поняла, насколько всецело это беспомощное маленькое создание зависит от меня, устремилась к нему сердцем и душой. Конечно, я хотела сама кормить ребенка. Я была молодой и здоровой, и это казалось мне вполне правильным; но мой свекор, с обычной для него высокомерной властностью, запретил мне кормить, заявив: «Принцессы так не поступают!»
Узнав, что я намерена настоять на своем, первое время он мне не возражал, поэтому на несколько дней нас с ребенком оставили в покое. Однако на четвертый день врачи сказали, что мне нельзя и дальше кормить младенца; его передали кормилице, которую, не приходится и говорить, выбрал мой свекор. О, как же горько я плакала! Я металась из стороны в сторону, и с каждым часом, который проходил без ребенка, все больше по нему тосковала. Врачи боялись, что я доведу себя до лихорадки, однако оставались непреклонными, а я была безутешна. Я так мечтала стать матерью во всех смыслах слова, что произошедшее обернулось горьким разочарованием. Я сердито сказала свекру: не подобает отказывать мне в праве исполнять мой материнский долг!
О рождении принца возвестил салют из ста одного орудия. Саксонцы несказанно обрадовались; в Дрездене началось бурное ликование. Милые подданные осыпали подарками и меня, и такого важного для страны младенца. Меня растрогали многочисленные платьица, носочки, туфельки, цветы и поздравительные письма, которые я получала от представителей всех классов общества.