История моей жизни. Наследная принцесса Саксонии о скандале в королевской семье

Моего новорожденного сына крестили в часовне дворца Ташенберг, весьма любопытном сооружении, в котором хранятся мощи десяти тысяч святых.

Отпрысков королевской семьи крестят через сутки после рождения. Во время церемонии моих детей облачали в красивые кружевные мантии и шапочки; их несли на кружевной подушке, которую изначально изготовили в Саксонии для моей сводной сестры Марии-Антуанетты. Спустя шесть недель после того, как саксонская принцесса рождает первенца, она принимает участие еще в одной необычной церемонии. Молодая мать в красивом туалете сидит в одном из парадных залов; рядом с ней в колыбели лежит младенец, плачущий или спящий. Перед молодой матерью и младенцем проходит бесконечная процессия приглашенных, и принцесса обязана низко кланяться каждому. У меня на приеме побывали восемьсот человек, и я физически устала от церемонии задолго до ее окончания.

Обычно я старалась проводить с ребенком каждую свободную минуту. Я очень завидовала кормилице и ревновала ее – она узурпировала мое законное место. 31 декабря того же года на свет появился мой второй сын, мой любимый Тиа. И снова было большое ликование, и снова я вступила в конфликт со свекром из-за кормления. Как и прежде, свекор настоял на своем. Нет ничего удивительного в том, что я его возненавидела.

Мой третий сын, Эрнест, родился 9 декабря 1896 года. 22 августа 1898 года у меня родилась девочка, которая умерла при рождении, и я тогда едва не рассталась с жизнью. 24 января 1900 года на свет появилась Маргарет, а 27 сентября 1901 года я родила еще одну дочь, Марию-Алису.

В милых детях я обрела счастье, о котором мечтала. Я очень гордилась детьми и радовалась, когда ими восхищались люди, стоящие в дверях своих домов. К народу Саксонии я не испытываю ничего, кроме любви и благодарности. Саксонцы приветствовали меня в первый день приезда в Дрезден; думаю, с тех пор я сохранила свое место в их сердцах. Они разделяли со мной радость и горе, и нам никогда не препятствовали стены дворца. Больше любого другого я ценю титул, которым оделили меня подданные: «наша Луиза».

Однажды я зашла в лавку. Вскоре снаружи собралась большая толпа; все ждали меня. Выйдя, я позволила собравшимся приблизиться; все желающие могли пожать руку нынешнему кронпринцу – тогда он был пухленьким розовощеким светловолосым годовалым мальчиком. Мне без труда удавалось быть естественной во всем, что я делала. Народ прекрасно все понимал и никогда не судил превратно обо мне и моих поступках.

Заметив такие изъявления преданности, мой свекор язвительно заметил:

– Луиза, как вы напрашиваетесь на популярность!

Его слова обидели, ранили меня, потому что ничего подобного у меня и в мыслях не было.

Я всегда интересовалась жизнью моих слуг, а они служили мне искренне, от души. Каждое утро я обсуждала с шеф-поваром меню на день; часто лично проверяла, как готовятся те или иные блюда. Поскольку я всегда стремилась к тому, чтобы все было сделано безукоризненно, иногда, если мы давали званый ужин, я спускалась на кухню, уже переодевшись в вечерний туалет, чтобы убедиться, что все идет хорошо! Такую скрупулезность в ведении домашнего хозяйства я унаследовала от отца, чья превосходная подготовка не прошла даром. Я могла бы приготовить хороший ужин без посторонней помощи. В те месяцы, которые мы проводили в загородной резиденции, я регулярно сама готовила ужин; помню, что Фридриху-Августу особенно нравились картофельный суп, вареная говядина, жареная курица и всевозможные сладости.

Я любила время, которое мы проводили за городом. Там я была не так скована требованиями этикета, и мы с мужем провели счастливейшие дни. Я собирала спаржу и клубнику; кстати, клубника напомнила мне одну историю о Матильде.

Однажды вечером она и мой свекор ужинали с нами в загородной резиденции; в том году клубника уродилась обильно и была особенно сладкой. Блюдо с ягодами передавали по кругу. Матильда положила в свою тарелку столько, что ягоды покатились через край, к растущему изумлению детей, которые наблюдали за ней во все глаза. Дети еще больше изумились, увидев, как Матильда посыпала гору клубники настоящим Монбланом сахара.

Я всегда внушала детям, что жадность – самый ужасный порок. Увидев гору ягод на тарелке Матильды, Тиа испытал такое потрясение, что, забыв о своих хороших манерах, огорченно воскликнул:

– Смотри, мама, тетя Матильда взяла всю клубнику! Видишь, какое безобразие она устраивает!

Я попыталась утихомирить наблюдательного enfant terrible, но свекор, страдавший глухотой, вдруг спросил:

– А? Что? Что говорит Тиа?

Конечно, я не осмелилась повторить, что сказал ребенок; мне с трудом удалось помешать Матильде оттаскать племянника за уши.