История моей жизни. Наследная принцесса Саксонии о скандале в королевской семье

Я сделала вид, будто не слышала его слов, но его предложение стало лишь одним из многих. Постоянное напряжение, наложившееся на мое и без того хрупкое здоровье, подталкивало меня на грань нового нервного срыва.

Господин Жирон недолго пробыл в Швейцарии. Так как моя репутация была окончательно скомпрометирована его присутствием, моя цель была достигнута, и вскоре он вернулся в Брюссель.

В феврале 1903 года я услышала, что мой любимый Тиа опасно заболел. Разрываясь от отчаяния и тревоги, я послала мужу телеграмму и умоляла его, как самая несчастная мать, позволить мне увидеть сына. Фридрих-Август не ответил сам; жестокий ответ пришел от имени фон Мецша и гласил: «Нет». От себя фон Мецш добавил: если я попытаюсь увидеть Тиа, меня немедленно арестуют, как только я пересеку границу.

Такой ответ едва не сломил меня. До тех пор я не верила, что мир настолько жесток. Осознав, что очутилась в полном одиночестве, без единого друга, я погрузилась в пучину страданий. Я часто вспоминала о муже. Гадала, о чем он думает и как проводит дни. Я скучала по нему, мне хотелось его увидеть, получить прощение и защиту от унижений, выпавших на мою долю. Несмотря ни на что, хотя прошли все мыслимые сроки, я надеялась, что Фридрих-Август заявит о своих правах и спасет меня. То, что я на этих страницах защищаю мужа, вполне справедливо; ведь его кажущееся равнодушие к моим страданиям часто критикуют. Сейчас, хотя уже поздно, мне стало известно, что он посылал господина фон Тюмплинга в Женеву с письмом, в котором настоятельно просил меня вернуться к нему и заверял, что все будет хорошо.

Его презренный посланник пробыл в Женеве три дня, но упорно уклонялся от всех моих попыток увидеться с ним, хотя я писала ему и просила о встрече. Кажется невероятным, что мои враги пошли на такие грубые меры, чтобы не дать нам с мужем прийти к взаимопониманию. Предоставляю Фридриху-Августу право сказать всему миру о том, что он хотел забыть прошлое. Мне же доставляет своего рода грустное удовлетворение думать, что, хотя его письмо так и не дошло до меня, оно определенно было написано.

В дополнение к прочим бедам, я очутилась в запутанном финансовом положении; мне пришлось столкнуться с денежными проблемами, которых я прежде не знала. Я попросила выплачивать мне денежное содержание, но получила отказ. Я понимала, что просить о помощи Зальцбург бесполезно, если не хуже. Мой юрист, господин Лашеналь, убеждал меня: поскольку мне требуются душевный и телесный покой, самое лучшее для меня – отправиться в частную лечебницу до тех пор, пока все не образуется. Решив последовать его совету, я обратилась в клинику La Maiterie в окрестностях Ньона, в нескольких милях от Женевы.

Перед самым отъездом я встретилась с профессором Енцером, который приехал ко мне исключительно ради того, чтобы сообщить: он получил письмо от дрезденских властей, в котором его просили заверить, что я не была en-ceinte[48], когда уезжала из Саксонии. В случае если он выполнит эту невероятную просьбу, ему обещали очень крупную сумму денег. Он сказал, что оставил письмо без ответа, и добавил:

– Я бы ни за что не запятнал себя таким позором!

Господин Лашеналь все приготовил к моему отъезду, и, поскольку Леопольд также поддержал его предложение, я в конце концов стала думать, что, может быть, так действительно будет лучше.

Утром 6 февраля я уехала из Женевы на поезде в сопровождении Леопольда, доктора Цеме (моего саксонского адвоката) и доктора Енцера, возглавлявшего женевский родильный дом. На станции Ньон нас ждал экипаж. День был серый и мрачный; с неба, обложенного облаками, постоянно падал моросящий дождь. Поскольку экипаж оказался маловат, нам пришлось тесниться; все промокли, всем было неудобно.

Клиника La Maiterie расположена неподалеку от озера; больничные здания окружают большой парк и луг. Хотя шел сильный дождь, я успела разглядеть внушительное главное здание и несколько небольших вилл. Сразу по приезде меня представили врачу, живущему при больнице, доктору Мартену, обаятельному человеку. Хотя внешне он выглядел довольно неряшливо, сердце у него золотое. Кроме него, при встрече присутствовал профессор Форель, глава клиники для душевнобольных. Насколько я понимаю, он – крупнейший специалист по психиатрии в Швейцарии. Кроме того, он крупный авторитет в области естественной истории. Когда нас представили друг другу, его фамилия показалась мне знакомой. Позже я вспомнила, что Матильда называла его единственным на свете человеком, который все знал о привычках муравьев.