История моей жизни. Наследная принцесса Саксонии о скандале в королевской семье

Когда саксонцы узнали, что я в самом деле покинула Дрезден, их охватили неописуемые волнение и гнев. Власти делали все возможное, чтобы восстановить спокойствие. Народ приписывал мое бегство несправедливому отношению со стороны свекра и священников. Протесты оказались настолько бурными, что членов королевской семьи попросили не выходить за пределы дворца. Убили черную кошку, и ее шкуру, вывернув наизнанку, повесили у входа в королевский дворец, а над ней прибили карточку со словами: «Берегитесь! Вот что будет с вами в наших руках».

Матильда боялась выходить; даже место захоронения бедного короля Альберта было захвачено толпой.

На другом плакате, прикрепленном у церкви, сообщалось: подданные жалеют, что с ними больше нет их любимого короля. Авторы плаката намекали, что саксонцы не скучали бы по моему свекру, если бы в гробнице оказался не Альберт, а он.

«Манифест» оканчивался словами: «Прежний король переворачивается в гробу от возмущения из-за судьбы его Луизы».

Многотысячная толпа пришла ко дворцу; люди требовали объяснить причину моего бегства, но внешние ворота оказались закрыты. Начались уличные беспорядки. Толпа пыталась силой прорваться во дворец, и против нее выпустили полицию и войска. Какое-то время страсти оставались накаленными. Должно быть, до моих врагов во дворце доходили крики бунтовщиков: «Верните нашу Луизу!» Надеюсь, они уразумели, что в Саксонии у меня есть друзья.

Когда фрау фон Фрицш показывалась на улице, ее забрасывали камнями. Не сомневаюсь, ей оказалось полезно такое испытание. Хотя она сама очень любила бросать в других камни, впервые в жизни сама стала мишенью для реальных метательных снарядов.

Георга фон Мецша в анонимном письме предупредили, чтобы он не появлялся на улицах, потому что, если он попадет в руки толпы, его сразу же «разорвут на куски». Положение стало настолько угрожающим, что мои враги решили как можно скорее предпринять против меня юридические действия.

Всем известно, что католическая церковь не признает развода, а поскольку ни одна австрийская эрцгерцогиня не заключает гражданского брака, моему свекру и его советникам трудно было придумать выход из тупика. В конечном счете решили вести дело на основании документов, подписанных моим отцом и австрийским императором; эти документы, а также акт отречения, были единственными письменными доказательствами брачного контракта. Бракоразводный процесс вели в особом режиме. О нашем разводе объявили без санкции моего отца и императора. Соответствующие документы составили по образцу обычных ходатайств о разводе, но они, разумеется, не могли применяться в отношении членов австрийского августейшего дома, который не находится под юрисдикцией какого-либо суда.

Мой свекор, проявлявший огромную изобретательность во всевозможных уловках, в вопросе моего развода продемонстрировал особую изворотливость. Он созвал собственный особый трибунал, невзирая на беззаконность подобных методов.

Его действия с неожиданной стороны освещают средневековые саксонские традиции: ни в одной другой цивилизованной стране не было бы возможно созвать подобный трибунал. Король намеревался возложить на себя роль главного судьи и назначить двенадцать судей, которые подчинялись бы ему, но в последний момент храбрость ему изменила. Возможно, ему явились образы святых, которые не одобряли подобные методы. Поэтому он призвал верного фон Мецша и приказал ему самому проделать всю грязную работу. Дело в том, что моего свекра, ревностного католика, мысль о разводе очень расстраивала; кроме того, он не знал, как отнесется к делу Ватикан.

Судебный процесс превратился в настоящий фарс. Свидетели предъявили множество поддельных писем, якобы написанных мною, но даже ограниченный разум судей отказался понять, как я могла написать их все. Я должна была сидеть за письменным столом много лет с утра до ночи, не успевая ни есть, ни спать, ни переодеваться. Самой печальной и позорной частью всего процесса стал подкуп, к которому прибегли, чтобы получить часть моей корреспонденции. Оттуда в поддельные письма перекочевали свойственные мне «речевые обороты» и самые яркие особенности моей каллиграфии. К сожалению, деньги возобладали над честью, и моим врагам удалось приобрести много моих писем, написанных определенным лицам, которым я до тех пор доверяла и с которыми дружила.

Я пришла в полное отчаяние; вдобавок к моим душевным страданиям, меня подвергли настоящему преследованию газетные репортеры. Я неизменно отказывалась давать интервью, и многие так называемые интервью со мной, якобы взятые в Швейцарии и других местах, являются ни на чем не основанными подделками.

Помню, однажды ко мне обратился репортер, который представлял один американский журнал. Когда я вышла из своего номера, он подошел ко мне и сказал без предисловий:

– Принцесса, если вы позволите задать вам несколько вопросов, в моей власти усыпать эту лестницу банкнотами! Мы договорились?