Мы сразу же поехали в отель, где я, измученная физически и душевно, бросилась на кровать и горько разрыдалась. И снова все было для меня необычным. Мне недоставало многих мелких удобств; со мной не было горничной, которая разложила бы мои вещи, у меня не было атласного халата, в который можно было облачиться с дороги, не было хрустальных с серебром флаконов с душистыми эссенциями, которые облегчили бы мне головную боль… У меня не было ничего своего, кроме того, что содержалось в неказистом с виду саквояже, который поставили в углу номера.
Я сравнивала жалкий гостиничный номер с моими дрезденскими покоями, где в изобилии имелись всевозможные удобства, милые сердцу женщины, привыкшей к роскоши. И чем явственнее проступала материальная сторона вещей, тем выше вздымалась во мне волна ненависти. Впервые после свадьбы я испытала неприязнь к мужу. Наверное, подобное чувство во многом объяснялось моим интересным положением: иногда во время беременности будущую мать вдруг охватывает необъяснимая антипатия к отцу ее ребенка. И все же во мне зрело нечто вроде бунта против слабости Фридриха-Августа и его нечуткости по отношению к моим бедам. Несомненно, непривычная обстановка усугубляла мрачные ощущения.
Не знаю, сколько времени я предавалась болезненным для меня воспоминаниям. Должно быть, в конце концов я задремала. Проснулась я оттого, что кто-то открыл дверь моего номера. Включили электрический свет; когда я приподнялась, чтобы посмотреть, кто ко мне пожаловал, я встретилась с пристальным взглядом глаз, похожих на глаза Мадонны, на красивом лице, обрамленном массой великолепных, по-тициановски рыжих волос. Я сразу поняла, что незнакомка совсем из другого мира. Впрочем, мне недолго пришлось гадать, кто она такая, ибо она представилась будущей женой моего брата Леопольда.
Известие застигло меня врасплох. Такого я не ожидала – и не хотела. Конечно, мне было известно, что Леопольд полюбил красивую молодую простолюдинку, но мне и в голову не приходило, что он намерен на ней жениться, и я инстинктивно почувствовала, что ее вторжение расстроит все мои планы.
Впрочем, я постаралась скрыть досаду и тепло поздоровалась с ней. Моя будущая невестка была совершенно несносной. Позже оказалось, что она совершенно не умеет вести себя за столом.
К счастью, никто ни в малейшей степени не подозревал, кто мы такие, и после того, как простодушная молодая женщина ушла спать, мы с Леопольдом сидели всю ночь и обсуждали наши планы. Я получила еще один удар. До того момента я была совершенно убеждена, что Леопольд будет жить вместе со мной в Швейцарии до того времени, как мне можно будет вернуться в Саксонию после смерти свекра. Он же ни разу не обмолвился о том, что у него другие планы. Представьте мое изумление, когда он, немного смутившись, сказал, что нам не удастся осуществить первоначальный замысел, поскольку он собирается почти сразу же жениться, и этот шаг, разумеется, повлечет за собой многочисленные дела.
– Луиза, – сказал он, – я убежден в том, что, хотя сейчас ты в безопасности, это лишь на время и в конце концов тебя принудят вернуться в Дрезден. Ты до такой степени обожествляешь своих детей, что ими воспользуются как приманкой, чтобы вернуть тебя, а как только ты вернешься (особенно после нашей эскапады), тебя упрячут в сумасшедший дом.
Выслушав его чистосердечное мнение, я едва не сломалась. Думаю, мое расстройство тронуло сердце брата. Он заверил меня, что вовсе не собирается сейчас же меня покинуть и что и дальше будет защищать меня и отстаивать мои интересы. Я не стала упрекать его за то, что он нарушил свои обещания; была слишком ошеломлена и лишь устало сказала, что должна час отдохнуть и попытаться взглянуть на дело под другим углом, набравшись хладнокровия и силы духа.
Я всецело сознавала то, что у меня нет дома и друзей, у которых могла бы найти приют, даже если бы они осмелились его предложить. Я оказалась одна, выброшенная на незнакомый берег волнами интриги. Зато понимала, что я, совершенно неопытная женщина, отныне вынуждена буду сражаться с моими врагами a outrance[45]
.К себе в номер я вернулась, когда занимался зимний рассвет; гадая, не станет ли это утро предвестником многих безнадежных дней, я очутилась во власти отчаяния. Мне даже захотелось положить конец всем бедам, покончив с собой, но в следующий миг я вспомнила о нерожденном ребенке, и ужасное стремление прошло. Открылись шлюзы для моих слез, а ледяные оковы, сковавшие мне душу, растаяли. Я горько плакала, вспомнив, что мне, в конце концов, есть ради чего жить. Через пять месяцев я больше не буду одна, меня будут обнимать маленькие ручки, невинные глазки будут встречаться с моим любящим взглядом, и у меня появится близкий человек. И пусть какое-то время мой ребенок еще не будет говорить, зато он и не выдаст мои тайны. Такие мысли утешили меня; я даже смогла немного поспать и отдохнуть, в чем я очень нуждалась. Но едва я проснулась, слезы полились с новой силой.