История моей жизни. Наследная принцесса Саксонии о скандале в королевской семье

Не теряя времени, я попросила папу принять меня. Хотя внешне он резко переменился и перемены меня ошеломили, мне показалось, что я должна рассказать ему все. Наверное, мама подготовила его к истерическому припадку, потому что вначале он обращался со мной как с капризным ребенком, которому требуется потакать и которого нужно утешить. Когда же он понял, что я говорю совершенно серьезно, он внимательнее прислушался к моему рассказу. Я поняла, что мои слова произвели на него большое впечатление.

Я начала с того, что рассказала, как на похоронах короля Альберта услышала первое предупреждение от гофмейстера, прошептавшего: «Ваше императорское высочество, ради всего святого, будьте осторожны! Следите за тем, что вы говорите и что делаете, так как против вас существует заговор. Большего я не смею вам сказать».

Я сообщила обо всех невыносимых преследованиях, об унижениях, которым меня подвергали фон Мецш и его шпионы, и об ожесточеннои ненависти ко мне со стороны моего свекра. Папа спросил, жаловалась ли я Фридриху-Августу, и, когда я ответила утвердительно, пожелал узнать, что думает обо всем мой муж. Какой ответ я могла дать, кроме правды, способной лишь привести в замешательство? Муж счел мои слова о тирании и преследованиях плодами моего воображения и несчастной склонностью обижаться там, где никто не собирался меня обижать.

К моему крайнему и неприкрытому ужасу, папа, как мне показалось, склонен был разделять мнение Фридриха-Августа. Он также выразил убеждение, что мое душевное состояние вызвано нервным истощением, связанным с тем, что я жду ребенка. Он посоветовал мне запастись выдержкой и вернуться в Дрезден. Он даже дошел до того, что предположил: возможно, я ошибаюсь в отношении ко мне свекра; возможно, предложив мне покинуть дворец, король Георг действовал из лучших побуждений и имел в виду вовсе не сумасшедший дом, а «лечение покоем».

– Но, папа, – запинаясь, ответила я, – он упомянул «Зонненштайн», а всему миру известно, что «Зонненштайн» – сумасшедший дом!

– Ничто из сказанного тобою не убедит меня в том, что Саксонский королевский дом может быть повинен в такой жестокости, как интрига против тебя, – решительно возразил папа, – ибо ты не только кронпринцесса, но и моя дочь и представительница Австрийского императорского дома!

Я возразила, что у некоторых ненависть не ведает никаких законов и не признает никаких рангов и званий. Желая доказать, что подобные случаи не редкость и имели место и при других дворах, я напомнила ему, какую враждебность выказывал Бисмарк по отношению к покойной императрице Фридерике. И все же папа упорно повторял, чтобы я раз и навсегда выбросила подобные мысли из головы и вернулась в Дрезден.

Я пришла в отчаяние.

– Папа, следует ли понимать это так, что ты отказываешься мне верить? Уверяю тебя, я ни в чем не преувеличила! Даже наоборот, из любви к тебе преуменьшила мои страдания. Папа, милый, ты всегда был мне лучшим другом; между нами существует глубокая и нежная преданность; заклинаю тебя защитить мои интересы! Что со мной станет, если и ты меня покинешь? Неужели ты откажешь своей несчастной дочери в крошечном уголке этого огромного дворца, где она может найти убежище от своих врагов? Ах, выслушай же меня, не отворачивайся от меня! Если ты позволишь мне остаться, я больше никогда не причиню тебе беспокойства, а если я проявлю выдержку, обстановка в Дрездене может измениться, как только мой муж поймет, что я к нему не вернусь, а мои враги осознают, что я нахожусь под защитой императора Австрии и твоей!

Обратив к нему свою мольбу, я сложила руки, как при молитве. Мне показалось, что папа растрогался, и все же он проявил непреклонность. Словно повторяя заученный урок, он довольно запальчиво ответил:

– Ах, Луиза, как же ты назойлива! Мне тебя очень жаль, дитя мое, если ты несчастна, но неправильно вмешиваться в отношения мужа и жены, и я не стану вмешиваться в твою семейную жизнь с Фридрихом-Августом. Можешь не сомневаться, раз он говорит, что тебе не о чем тревожиться, он прав, и тебе лучше поскорее выкинуть из головы твои ужасные фантазии и несправедливые подозрения.

От его слов я лишилась дара речи. После беседы с папой я поспешила к брату Леопольду. Тот спросил, что решил папа. Когда я ему все рассказала, он пожал плечами и довольно резко отозвался об упрямстве нашего отца.

– Папа боится оскорбить Франца-Иосифа, – заметил Леопольд. – Я со своей стороны не понимаю, почему мы, Габсбурги, всегда так боимся его; в конце концов, он самый обычный старик.

– Леопольд, – ответила я, – мое положение в самом деле отчаянное. Ты – моя последняя надежда, не выдавай меня моим врагам!

– Прекрати! Разумеется, нет, – ответил мой добрый брат. – Я не потерплю, чтобы мою сестру тиранила шайка попов-крючкотворов, а также старый король-иезуит и его приспешники; уверен, ты совершенно права во всем, что говоришь, и думаю, что Фридрих-Август трусливее мыши. Хотел бы я взглянуть на того, кто попробует преследовать мою жену!