Бегство в одиночку стало для меня еще одним поводом для тревог. О внешнем мире я не знала ничего или почти ничего, а неизвестности всегда страшишься. Я находилась в интересном положении, когда любые волнения нежелательны, и из-за моего физического состояния чувствовала себя нездоровой и физически, и душевно. Обдумывая будущее, я вдруг страшно испугалась. Мой ребенок никогда, ни за что не должен родиться в сумасшедшем доме; его следует любой ценой уберечь от таких ужасных предродовых испытаний! Наверное, это последнее соображение в конце концов заставило меня не ждать более ни секунды. Я обязана была защитить не только себя саму, но и моего еще не рожденного ребенка.
В тот вечер я вела себя так, словно никаких неприятностей не было. Как бы между прочим я сказала: поскольку очень устала, я бы хотела провести несколько дней в Зальцбурге. К моему удивлению, мне никто не возразил; я сразу же написала родителям и предупредила, что намерена нанести им короткий визит. Мне удалось отправить Леопольду долгий подробный отчет обо всем, что произошло. Я написала, что полагаюсь на его обещание мне помочь, если папа откажется предоставить мне приют в Зальцбурге до тех пор, пока все не образуется. После того как я поняла, что в самом деле поеду домой, я жила словно во сне. Как ни странно, в те дни я особенно отчетливо запоминала каждую мелочь в моих покоях. «Посмотри на нас хорошенько, – как будто говорили картины, – потому что, может статься, ты больше нас не увидишь». Знаменитые изумруды мерцали особенно ярко и как будто шептали: «В следующие годы мы будем украшать другую принцессу, но тебя мы запомним». Когда я украдкой пробралась в спальни, чтобы взглянуть на спящих детей, чье-то незримое присутствие как будто следовало за мной и говорило: «Лелей память об этих малышах, несчастная мать, и впоследствии ты утешишься тем, что живешь в их сердцах».
В ту ночь, лежа без сна, разрываемая тревогами, я слушала ровное дыхание мужа. Он спал, не ведая, что принесет завтрашний день. Меня часто одолевало искушение снова обратиться к нему за защитой, но я слишком боялась свекра и потому не смела заговорить.
Наутро, отправляясь на вокзал, чтобы покинуть Дрезден, я испытывала чувство сродни тому, что испытывает эмигрант, который покидает родину; но эмигрант не всегда обязан покидать своих родных и близких. Когда я вошла в купе и поезд отошел от станции, я поняла, что мои дни кронпринцессы Саксонии закончились.
Глава 15
В Зальцбург я прибыла 10 декабря 1902 года.
В пути пережила целый вихрь противоположных эмоций, главной из которых было огромное облегчение. Я бежала от свекра! Казалось, угроза того, что меня заключат в сумасшедший дом, позади, но я не знала, как отнесутся ко мне родители. Как ни странно, в тех случаях, когда я полагалась на них, они не только подводили меня, но и расстраивали мои планы, и мне всегда приходилось преодолевать величайшие в жизни потрясения в полном одиночестве.
Я входила в мрачный Зальцбургский дворец, полная надежд, уверенная, что папа и мама пожалеют и утешат меня в моих горестях, хотя, возможно, и не одобрят моих планов на будущее. Я была убеждена, что папа придет в ужас при мысли о моем заключении в клинику для душевнобольных и никогда с этим не согласится. Я очень нуждалась в словах утешения и проявлениях нежности, которые пролили бы бальзам на мою израненную душу и придали мне смелости для грядущих испытаний. Но мне суждено было разочароваться. Мама приняла меня холодно; судя по всему, она сочла очень странным, что я решила посетить Зальцбург посреди зимы. Она велела мне быть осторожной и ни в коем случае не волновать отца, ибо состояние его здоровья внушает опасения.
Я часто гадала, как у мамы могла родиться такая дочь, как я, потому что наши характеры совершенно несхожи. По ее собственным убеждениям, она была хорошей матерью. Однако нас, девочек, явно считала обузой и всегда беспокоилась, удастся ли выдать нас замуж. Она испытывала горькое разочарование из-за того, что удалось «сбыть с рук» только меня и мою сестру Анну, которая в 1901 году стала женой принца Иоганна цу Гогенлоэ-Бартенштейн-унд-Ягтсберга. Говорили, после моего развода мама стала обвинять меня в том, что мои сестры остались старыми девами. По ее мнению, мое «возмутительное» поведение отпугивает от нашей семьи потенциальных женихов. Мне очень жаль, что сестры не вышли замуж; они красивы и обладают покладистым характером. Им повезло – они лишены тех габсбургских «странностей», которые унаследовали мы с Леопольдом.