История моей жизни. Наследная принцесса Саксонии о скандале в королевской семье

После смерти короля Альберта, который всегда относился ко мне по-доброму, мое положение при дворе стало почти невыносимым. Самым несчастливым стал для меня 1902 год. Мой свекор понимал, что его здоровье ухудшается. Судя по всему, перед смертью он решил избавиться от меня всеми правдами и неправдами. Он ужасно боялся, что я стану королевой Саксонии. Чем слабее он был физически, тем больше росли его суровость и фанатизм.

У меня практически не было друзей, и как же мне недоставало человека, которому я могла бы довериться! Мой муж был неизменно добр, но, когда я делилась с ним своими горестями и пробовала объяснить, как обстоят дела на самом деле, он не мог или не хотел понять, что возможна такая злоба.

На все мои мольбы проверить правдивость моих слов он отвечал одно:

– Но… почему… какая может быть причина для такого положения дел? Я ничего не замечаю; почему ты беспокоишься?

Мои слова производили на Фридриха-Августа столь слабое впечатление, что мне казалось, будто я бьюсь головой о стену. Наконец, придя в отчаяние, я сдалась.

Я всегда знала, что за мной следят даже в моих покоях, и находилась на грани crise de nerfs[43]. Моя личная горничная не сомневалась, что за мной шпионят и по ночам, и я решила все выяснить доподлинно.

Однажды ночью я встала и тайно прокралась по комнатам в темноте; ставни не были закрыты, и мне хватало света от уличного фонаря, чтобы различать очертания предметов. Войдя в гостиную, я увидела, как шевельнулась тяжелая штора, но притворилась, будто ничего не замечаю. Вернувшись в спальню, я разбудила горничную. Мы вместе вернулись в гостиную, где находился уже упомянутый мною шпион. Моя горничная окликнула его по имени, но ответа не последовало. Когда она распахнула дверь его комнаты, мы увидели, что постель пуста. Наши подозрения подтвердились.

В другой раз, когда я одевалась к придворному балу, мой туалетный столик стоял так, что со своего места я видела в зеркале отражение входной двери в мою гардеробную. Пока горничная поправляла мне диадему, я заметила, как чья-то осторожная рука приподняла бархатную портьеру; мне удалось предупредить горничную взглядом. Она поняла: что-то случилось. Мы продолжали разговаривать, но, по моему знаку, она вдруг бросилась к портьере, резко отдернула ее и застигла прятавшегося за ней лакея.

– Что вы здесь делаете?! – осведомилась она, но лакей, отговорившись каким-то ложным предлогом, поспешно ретировался.

После таких событий мне оставалось утешаться тем, что мы с мужем спали в одной спальне. Я надеялась, что хотя бы там никто не посмеет шпионить за нами.

Радость смешалась у меня с дурными предчувствиями, когда я узнала, что скоро снова стану матерью. При более счастливых обстоятельствах я бы радовалась появлению на свет еще одного милого младенца, но мною владело столь сильное предчувствие беды, что я страшилась того, как мое нервное состояние отразится на еще не рожденном ребенке. Те одинокие дни скрашивались лишь обществом моих сыновей, которые уже настолько подросли, что им полагался гувернер. Я часто заходила посмотреть, как продвигаются их занятия, и беседовала с наставником, господином Жироном, умным и обаятельным человеком.

Я писала длинные письма брату, эрцгерцогу Леопольду; в них делилась своими горестями. Ответные письма Леопольда всегда утешали и поддерживали меня. К тому времени я уже совсем решилась покинуть Саксонию и предложила Леопольду до смерти короля Георга вместе поселиться в Швейцарии. Впоследствии я рассчитывала вернуться в Саксонию уже королевой.

Одним из моих самых неумолимых врагов была моя старшая фрейлина, фрау фон Фрицш. Своим положением в нашем доме она была обязана дружбе с моим свекром в дни его молодости. Тогда он увлекался учением Платона, чьи доктрины смягчали его склонности и позволяли ему сохранять чистую беспристрастность в отношениях с противоположным полом.

Фрау фон Фрицш до такой степени гордилась дружбой с королем Георгом, что стала считать себя членом королевской фамилии. Она всегда одевалась в точности как я, доводя свое подражание до абсурда. Помню, однажды, встретив фрейлину на лестнице, Эрни принял ее за меня. Присмотревшись, он, разумеется, осознал свою ошибку. Озадаченный мальчик с серьезным видом сказал:

– Вы похожи на очень старый портрет мамы.

В силу своей тупости фрау фон Фрицш не поняла, что Эрни судит ее как произведение искусства, и повторяла его шутку о себе всем встречным.

Она была крайне манерной и жеманной, но манерность и притворная почтительность не скрывали ее наглости. Кроме того, она была фальшивой до мозга костей. Она сплетничала обо мне с моим свекром, причем всегда в невыгодном для меня свете, так как была крайне бессовестной лгуньей.