Когда мы вошли, официант, раболепно кланяясь, проводил нас к столику, зарезервированному для господина фон Мецша. Тот встал нам навстречу, подчеркнуто любезно приветствовал меня и проводил к моему месту. Я молча и с изумлением смотрела на стол: на нем не было ни скатерти, ни цветов, а только самые простые столовые приборы. Передо мной стояло блюдо, накрытое тарелкой. Осмотревшись, я вспыхнула от гнева; хотя надеюсь, что лишена гордыни, мне не понравилось, как наш подданный принимает нас с Фридрихом-Августом.
Я повернулась к пригласившему нас фон Мецшу; он пристально наблюдал за мной, хотя на его лице застыло непроницаемое выражение.
– Ну, барон, – спросила я, – что за ужин вы для меня заказали?
– Ах, ваше императорское высочество! – ответил он. – Поскольку мне известны простые вкусы Габсбургов, я распорядился подать вам холодный окорок.
Сняв крышку, я увидела, что на блюде лежат два тонких ломтика окорока. Совершенно ошеломленная, я не сразу сумела подобрать нужные слова, способные выразить мое отвращение и унижение, но потом очень тихо сказала:
– Я это запомню и отомщу вам.
Фон Мецш вздрогнул, изобразив испуг.
– Неужели вы обиделись? – насмешливо осведомился он.
– О, нет, что вы! – ответила я и приступила к трапезе, как будто ничего не случилось.
Я долго ломала голову над его странным поступком. Через несколько дней я пригласила фон Мецша и его супругу поужинать в лучшем ресторане Нордерная. Я заказала отдельный кабинет и поручила владельцу украсить его цветами, а также самому выбрать блюда и вина. Результат моих приготовлений совершенно ошеломил фон Мецша, который за ужином сидел рядом со мной; он то и дело озирался по сторонам, мысленно оценивая стоимость цветов, выбранных блюд и вин. Наконец он спросил:
– Неужели вы пошли на такие чрезмерные расходы, чтобы занять меня, ваше императорское высочество?
Я посмотрела на него в упор и ответила:
– Ваше превосходительство, примите мою месть за два ломтика окорока, которыми вы угощали меня позавчера. Когда я стану королевой, своих гостей буду принимать со всей пышностью. Вам же, барон, достанутся лишь
Мои слова слышали все присутствующие; они изрядно поразили всех. Фон Мецш их не забыл и с той минуты стал моим смертельным врагом. Мне доподлинно известно, что он сказал:
– Я погублю эту женщину, но погублю ее медленно.
И свое слово он сдержал.
Фон Мецш поддерживал дружеские отношения с королем Альбертом и моим свекром; оба, не стесняясь, откровенничали с ним и ничего не предпринимали без его совета. Матильда тоже была союзницей фон Мецша; она сообщала ему обо всех моих поступках, преувеличивала и искажала мои безобидные выходки, не ведая о том, что ее собственные странности делают ее главной мишенью для нападок в социалистических газетах и что по всей Саксонии ее считают посмешищем.
Георг фон Мецш проводил в жизнь свои замыслы с дьявольским коварством; его шпионы были повсюду, и он был так искусен, что вначале я даже не понимала, что именно он привел в действие адский механизм, который медленно, но верно подрывал мою репутацию и мое счастье.
Только мой муж оказался бесполезным для махинаций фон Мецша; благодаря счастливому характеру и врожденной чистоте он не способен был ни о ком думать плохо. Фридрих-Август неизменно осуждал клеветников и сплетников. Меня окружали враги; если бы мой свекор не умер и сейчас мог ответить на мои обвинения, я бы, не колеблясь, предоставила доказательства его безжалостных и мстительных выходок, направленных против меня.
Служители церкви относились ко мне с тайным неодобрением, так как порицали мои свободомыслящие идеи, а также модернизм, который Ватикан так ненавидит. Придворные меня ненавидели, так как знали, что я стремлюсь ниспровергать старые порядки. Они прекрасно понимали: став королевой, я наверняка начну решительные реформы и покончу с мелкой несправедливостью и коррупцией, которые распространились повсеместно. Кроме того, мои враги сознавали, что я обладаю большим влиянием на мужа, и боялись моей дружбы с императором Вильгельмом, которого они не любили и опасались в качестве моего возможного союзника.
Я демонстрировала слишком большой интерес к простолюдинам и не стремилась угождать придворным. Вместе с тем не скрывала своего мнения, что такой протестантской стране, как Саксония, нужен король-протестант; ею не должен управлять католик.
Я хотела сделать свой двор центром интеллектуальной и художественной жизни, что снова стало поводом для разногласий. Негодование и желание бунтовать сменялись у меня периодами подавленности и уныния. Я понимала, что нахожусь под постоянным наблюдением; со мной обращались как с маленькой девочкой, которой нужны очень строгие гувернантки. Любая мелкая оплошность, вызванная моей порывистой натурой, раздувалась до почти преступной эксцентричности; мои безобидные проявления дружбы выставляли в виде вульгарного флирта. Я не могла поговорить ни с одним мужчиной без того, чтобы мне не приписали тайного романа.