История моей жизни. Наследная принцесса Саксонии о скандале в королевской семье

Врачи регулярно навещали меня дважды в день, а иногда и чаще, если считали нужным. Сначала мне позволяли гулять только в больничном парке, в сопровождении сиделки, но я не могла вытерпеть такого испытания моей выдержке и уму. Я сказала доктору Мартену, что предпочитаю в качестве спутницы горничную, и этот добрый человек позволил мне на прогулках обходиться без сиделок.

Обитательницей соседней с моей комнаты была дама, которая страдала от острой мании; оттуда постоянно доносились шорох и пронзительные крики, бесконечно пугавшие меня. Самыми ужасными были ночи. Помимо криков за стеной, мне не давали спать собственные грустные мысли. Я проваливалась в дремоту, наполненную воспоминаниями. Иногда мне снилось, что я еще девочка и охочусь с отцом; я была счастлива, свободна и выслеживала серну. Потом я оказывалась в Хофбурге, окруженная роскошью и весельем; вокруг меня переливались драгоценные камни и струились дорогие материи. Я слышала чувственную музыку. Во сне все добивались моего внимания, мною восхищались, и я гордилась своим титулом эрцгерцогини августейшего дома Габсбургов.

Потом декорации менялись, и я оказывалась в Дрездене. Я снова была молодой женой, влюбленной в любовь и в жизнь, счастливой матерью, принцессой, которую боготворили. Я наслаждалась счастьем… и вдруг в картины прошлого врывался очередной пронзительный вопль, и я вздрагивала и просыпалась, вспомнив, что я одинока и мое единственное убежище – сумасшедший дом.

Глава 18

Я покидаю La Maiterie. Примирение с родителями. Рождение Моники. Шале в Вартегге. Я беседую с лидерами социалистов. Красная королева. Смерть моего свекра; его раскаяние. Надежда откладывается. Странности Габсбургов. История Иоганна Орта: «Я еще вернусь»

В La Maiterie я пробыла до 1 марта 1903 года.

В письме отцу я рассказала, сколько мне пришлось вынести и перестрадать после того, как покинула Зальцбург. Я умоляла его сжалиться и проявить по отношению ко мне хоть немного доброты. Мое письмо тронуло его; может быть, он наконец понял, через что я прошла, и его привязанность ко мне победила неодобрение избранным мною шагам. Как бы там ни было, мне сообщили, что я могу ехать в Линдау и оставаться там сколько захочу.

Я была тронута до глубины души и благодарна папе за доброту. Не теряя времени, я покинула клинику для душевнобольных. В Линдау меня встретила мама. Наша встреча оказалась тягостной; в тот раз мама пробыла в Линдау лишь несколько дней. Она вернулась позже, 4 мая 1903 года, когда родилась Моника. Мне было очень плохо; неумолимая природа взяла свое за то напряжение, какое долгое время окружало меня. Пострадала и моя нервная система. Кроме того, я ожесточилась, страдала до глубины души и мучила себя вопросом, будет ли моя дочь по-прежнему любить меня, когда узнает, как сурово мир осудил ее мать. Бедная маленькая принцесса! Рядом с ней не было отца, который целовал бы и ласкал ее, как остальных младенцев; у Моники не было красивого кружевного крестильного платьица, не было пышной церемонии. Рядом с ней была только мать, которая ее боготворила, но боялась будущего, ибо радость бесспорного обладания омрачалась страхом возможного разделения.

Я пробыла в Линдау шесть недель, а потом увезла дочь в загородную усадьбу Шато-де-Ронно-э-Ампльпюи, которую сняла у графини де Сен-Виктор. Нашим новым пристанищем оказался приземистый старый дом, кишевший крысами и мышами; пробыв там пять месяцев, я уехала на остров Уайт, где прожила до июня 1904 года.

Моника была милейшим ребенком на свете, красивым и не по летам развитым. Казалось, она замечает все, что происходит вокруг; милая малышка расточала всю свою привязанность на меня. Постепенно я стала возвращаться к жизни. Вместе с возродившимся интересом к жизни возродились и мои надежды. По характеру я всегда была жизнерадостной; мне казалось, что Фридрих-Август непременно предпримет какие-то шаги, которые все изменят и вернут мне прежнее положение.

В июне 1904 года герцог Пармский позволил мне временно пожить в его загородной резиденции в Вартегге. Родители навестили меня на новом месте, и мне удалось в какой-то степени возродить задушевные отношения с папой. Он философски верил в справедливость утверждения: «Tout comprendre, c’est tout par-donner»[49]. В те дни я была почти счастлива, а поскольку папа весьма щедро снабдил меня лошадьми, экипажами и слугами, мне приходилось платить только за содержание дома.

В Вартегге у меня состоялась весьма любопытная встреча. Мне представилась возможность отомстить, чем я, впрочем, не воспользовалась.