В первые десятилетия XVII в. четко фиксируются две миграционные волны едисанов, продвигавшихся с востока на запад, к Волге. В поле зрения воевод оказались едисаны «старого и нового выезда», которые, кроме того, подразделялись еще на «старых» и «новых». «Старые» едисаны в конце XIV в. «бывали в улусе в Ногаех у Канаи мурзы Тинбаева» (ИКС, 1619 г., д. 1, л. 115), т. е. кочевали на землях семьи Динбая между Яиком и Эмбой. Но они прикочевали к Астрахани позже «новых», в мае-июне 1619 г., и потому именовались в отписках «нововъезжими едисанами» (НКС, 1619 г., д. 2, л. 264). Следовательно, «старые едисаны» оказывались одновременно «едисанами нового выезда». Возможно, «семиродцы» динбаевских улусов за Яиком были потомками того самого Едисана, который проживал в тех местах еще в XV в. А «новые» едисаны — это те, что в разное время разместились западнее Яика, за пределами изначальных едисанских кочевий. В конце XVI в. под началом Каная б. Динбая оказались те и другие, и разницу между ними современники чувствовали: «Присылали… в Асторохань из Ногаи Иштерековых детей улусов
Хотя все эти миграции подавались в воеводских отписках как результат стремления служить государю, на самом деле переселенцы терпели верховенство царских наместников лишь постольку, поскольку это делали ведущие мирзы приастраханских ногаев. Какого-либо пиетета перед местными русскими властями кочевники обоих «выездов» не испытывали и неохотно подчинялись их требованиям возвращать полон, воздерживаться от набегов и пр. (см., например: НКС, 1617 г., д. 1, л. 107, 112; 1619 г., д. 1, л. 4).
Правительство было готово терпеть такую непокладистость едисанов, так как они служили мощным сдерживающим фактором для бия Иштерека в середине 1610-х годов, когда тот эпизодически пытался разорвать союзнические отношения с Москвой. Уже говорилось, что Иштерек воспринимал их как своих извечных врагов; он пристально следил за их передвижениями по степям, подозревая враждебные намерения («хотят… тушман всчинять»). Дабы вернуть бия под свою власть, Михаил Федорович время от времени советовал воеводам утихомиривать едисанов, а с Иштереком мириться тайно от них, чтоб этой акцией «едисанов и алтаулских мурз от нашего жалованья не отогнати». Иштерек и его сыновья с радостью откликнулись на призыв воевод отпустить свои улусы едисанов к Канаю, потому что знали: те только и ждут, чтобы ударить бию в спину в случае набега на него донцов или юртовцев (НКС, 1615 г., д. 1, л. 22, 27; 1616 г., д. 1, л. 8, 9, 57; 1620 г., д. 1, л. 13, 14, 19, 102, 103).
Основной состав улусников определил и название их предводителей: ногайские аристократы, возглавлявшие едисанов, стали именоваться мирзами едисанскими. В начале 1640-х годов таковых насчитывалось тридцать человек (НКС, 1643 г., д. 1, л. 2). Как мы только что убедились, объединение едисанов разделялось на две части — «новые», жившие к западу от Яика, и «старые», казахстанские. Первые прежде пребывали под началом клана Уруса, вторые — Динбая б. Исмаила[308]
. Западные, «новые», активно участвовали в событиях русской Смуты и ногайской третьей Смуты, предводительствуемые своим вождем Джан-Арсланом б. Урусом («Янараслановы татаровя едисанское родство») (Акты 1915, с. 14). Даже после переселения к Канаю, под присмотр воевод, они продолжали рассматриваться как «едисанское родствоВ тот же период признанным лидером едисанов считали также Каная. Некоторые его родственники, мирзы-Тинбаевы, а также Урусовы стали обозначаться как едисанские мирзы. «А Тинбаева родства с мурзами и сь