История Ногайской Орды

Для надзора за соблюдением всех этих многочисленных регламентаций из московских дворян выделялись приставы, или «воеводы на базаре». Именно они вместе с помощниками размещали табуны на лугах, а купцов — на Ногайском дворе, выставляли караулы и следили за тем, как их несут, организовывали таможенные мероприятия, подыскивали барышников, наблюдали за ходом торговли, отлавливали тех, кто норовил увести купленного коня без записи (т. е. без уплаты налога на покупку), улаживали споры из-за обид и обманов, разнимали дерущихся русских и ногаев и т. д.[359]. Тут же работали устные переводчики-толмачи, как правило из живущих на Москве татар. Им предписывалось не вступать с ордобазарцами в посторонние разговоры. Правительство столь жестко следило за предотвращением утечки нежелательной информации за рубеж, что списки толмачей составлялись в Посольском приказе и приставам строго запрещалось привлекать кого-либо помимо этих списков.

Последнему контролю купцы подвергались на обратном пути, когда попутные воеводы были обязаны проверять, не везут ли они в свою Орду «заповедново товару и лишнева полону, и в полону место руских людей». При обнаружении чего-либо запрещенного воеводам предписывалось изымать все это в пользу казны[360].

Предмет для подобной проверки находился всегда, потому что ногаи шли восвояси, нагруженные товарами, приобретенными на Руси. Набор вывозимых в степь товаров был, конечно, намного больше ввозимых. Данная тема хорошо представлена в источниках и обобщена в литературу. А. Беннигсен и Ж. Вайнштейн подразделяют импорт в Ногайскую Орду на предметы повседневной необходимости, «предметы цивилизации» (ремесленного производства) и предметы роскоши (Bennigsen, Veinstein 1980, р. 53). С XVI в. приток товаров из Московского царства стал необходимым элементом экономики ногаев, подорванной второй Смутой и последующими распрями. Автор «Казанского летописца» вложил в уста мирз утрированную формулировку этой ситуации: «Нам же, убогим и скудным всем, и аще бы не наполнял потребою нашу землю московский царь, то не бы могли жити и ни единого дне» (История 1903, с. 84–85; Сказание 1959, с. 98). Эта «потреба» детально проанализирована в исследовании М.В. Фехнер: помимо заповедных статей (главным образом металла) в Дешт отправляли кожевенные изделия (сбрую, обувь), деревянные ларцы и «коробьи», русские и западноевропейские ткани[361], бумагу, седла, стремена, рукомойники, стекло, ртуть, краски, ловчих птиц, моржовую кость, а также хлебные товары (Фехнер 1956, с. 53–56, 64–66, 83, 84, 97; см. также: Хлебников 1907, с. 89–91).

Особого разговора заслуживает торговля людьми. Она встречалась в среде самих ногаев. Еще Эдиге в начале XV в. пытался запретить золотоордынцам продажу собственных детей (СМИЗО, т. 1, с. 474). В эпоху правления его детей и внуков о подобном явлении уже не слышно. Но в Ногайской Орде конца XVI — первых десятилетий XVII в. оно ожило. Кочевники разорялись и вынуждены были продавать в неволю родственников. Родители продавали детей, мужья — жен, старшие братья — младших братьев и сестер (см., например: НКС, 1628 г., д. 1, л. 375, 378, 388, 389). С. Какаш и Г. Тектандер вынесли о ногаях устойчивое впечатление: «У них один продает другого… и за небольшую, к тому еще, цену. В Астрахани во время нашего пребывания можно было, по причине господствовавшего голода, купить татарина за 4–5 флоринов, а то и дешевле» (Какаш, Тектандер 1896, с. 26–27)[362]. Случалось и воровство ногайских детей на продажу, отчего родители в младенчестве наносили им на лица несмываемые отметины для облегчения поисков (Олеарий 1906, с. 526).

Однако гораздо более существенным источником дохода мирз и улусников был полон. Поступал он в основном из набегов на русские «украйны». Иногда ногаям удавалось захватить проезжих купцов либо послов или же обратить в рабство и продать послов тех государей, с которыми у Орды портились отношения. В 1560–1570-х годах московское правительство торговало с ордобазарцами «литовским» или «немецким» полоном — европейскими воинами, угодившими в руки воевод на фронтах Ливонской войны. Продажа пленников велась по спискам, и каждому мирзе полагалось не больше заранее оговоренного количества их (см., например: НКС, д. 6, л. 87; д. 9, л. 84–85). С этим и была связана обязанность пограничных воевод сверять списки с наличным составом вывозимого в степи «немецкого полона».

Но все же в большинстве своем в ногайскую неволю попадали именно русские. Это были самые беззащитные перед набегами кочевников жители приграничных селений. В источниках отмечено, что полон у ногаев — только деревенский, нет ни одного горожанина (Сборник 1879, с. 404).