Янаш не спешил отдавать свою, потому что ещё хоть слабую имел надежду, что мечника остановит. Ночь была очень тёмная и довольно ветренная. Это казалось благоприятствует побегу. Ветер стучал в окна и ставни так, что, кроме этого свиста и шума, мало что можно было услышать. С полуночи мечник одежду, какая только была у него, одел на себя. Янаш набросил ему на плечи свой плащ, но он этого не принял, под видом, что плащ будет ему помехой. Из порванного в полосы ковра скрутили верёвку, которой было нужно не много, чтобы достать до земли.
– Выбраться отсюда, – сказал мечник, – не искусство, но это только меньшая половина работы, а достать коней и убежать играет главную роль.
Янаш ещё раз бросился ему в ноги, умоляя, чтобы оставил эту мысль; тот обнимал его, молчал, но своё делал дальше.
– Вперёд не вырывайся, иди за мной и будь послушным, не требуй большего. Голову не терять. Молчать.
Говоря это, старик перекрестился, открыл окно, потихоньку спустил для пробы верёвку, обвил руки и, прежде чем Янаш последним усилием желая его ещё задержать, смог подхватить, был уже на окне и на верёвке.
Корчаку оставалось только одно: идти за ним. Не имел времени хорошо ухватиться руками за верёвку, поэтому, спустился, содрав кожу, чего поначалу не почувствовал.
Мечник стоял уже внизу на мусоре в темноте и вёл. При доме был сколоченный на скорую руку сарай, в котором стояли кони Аги. Попасть в него снаружи было иначе нельзя, только вырывая доски, которые представляли стены. Мечник старательно взялся за это, а Янаш начал ему шибко помогать, потому что раз уж решились, нужно было довести намерение до результата. Плохое строение оказывало не много сопротивления. Мечник попал в конюшню без великого труда и схатил одну из лошадей, которую подал Янаш, на другую вскочил сам в сарае, и выехали из него быстрее, чем можно было ожидать.
До сих пор всё шло так счастливо, что в Янаша вступил дух. Оба сидели на добрых конях без сёдел, а знали уже из опыта Пацука, что бегство было возможным, так как отдалённость от польского лагеря не была очень великой. Они двинулись с места уже тогда, когда за ними во дворе слышались возгласы, крики и шум, которые тут же распространились по всему зданию. Мечник пришпорил коня, Янаш, решив ехать за ним, достал саблю, которую имел у пояса, стегнул ей плашмя коня – начали шибко удирать. Ночь была ужасающе черна, но Збоинский за всё время своего пребывания имел ловкость хорошо рассмотреть околицы, направил, поэтому, коня в сторону, где дорога была наиболее гладкой и проще вела к цели. Янаш тут же ехал за ним. Сзади доходили до них крики и ропот.
Было очевидно, что турки заметили побег и должны были пуститься за ними погоню. Но они могли выбрать другую дорогу и не настигнуть их, потому что было время отдалиться. Коней, однако, нужно было бить, так как из конюшни им не очень хотелось выходить, чувствовали как бы врага на себе, гневались и сопротивлялись, непослушные.
Скакали они так среди темноты, отдаляясь всё больше от замка, когда Янаш услышал за собой стук копыт. Он очевидно приближался.
– Пане, – воскликнул он, – за нами погоня… уходите, я их задержу, если догонят.
Мечник не услышал уже ответа и конь его живей понёс вперёд. Затем погоня послышалась так близко, что уйти от неё было уже невозможно. Он чувствовал за собой сопение коней и проклятия достигающих татар. Конь Янаша начал замедлять бег, мечника не было видно. Таким образом, Корчак взялся за саблю. Турок сидел уже у него на шее, в темноте напрасно свистнула сабля, они скрестили клинки.
Янаш почувствовал боль в плече, с двух сторон окружили его турки; конь и он с ним вместе упали на землю. Он вовсе о себе не думал, смотрел, что могло стать с мечником. Но среди суматохи, какая завязалась среди погони, которая его настигла, казалось, что он имел время уйти незамеченным.
Схватив и тут же связав ему руки, не обращая внимания на раны, турки, награждая его ударами, поскакали обратно к дому Аги. Тут все были на ногах, готовые к приёму несчастного. Мечник так долго сидел в неволе спокойный, что Янашу приписывали побуждение к побегу и помощь в нём. Поэтому над ним издевались как над виновником.
Хотели его сперва обезглавить без дальнейшего рассматривания дела, пришла потом рассудительность, и, закованного в кандалы, его заперли в отдельную влажную темницу, в которую стекала вода и в которой даже камня не было, чтобы можно было сухо сесть.
Янаш не понимал языка; на всякий крик и руганье не отвечал ничего, стоял, терпеливо снося удары и крики. Сразу дали знать в замке, где ночевал венгр, чтобы и того как соучастника заключить тюрьму.
С этим, однако, не прошло легко, потому что он припомнил им месть, какую обещал король, если бы у кого-нибудь упал с головы волос.
– Несколько дней подождут, – сказал он, – а если не вернутся, головы турецкие падут.