История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника

– Я слышал о том, – отозвался Збилутовский. – По-видимому, мы оба помрём тут у них. Меня выкупить некому, заменить скорее забудут, чем будут помнить – а ну, воля Божья. Ваши тоже что-то освобождать не спешат.

Это было утешение – иметь с кем поговорить и вместе спастись. Збилутовский сносил неволю также с великим терпением, хотя оставил жену, только год назад с ней обвенчавшись, и детей.

Когда он о них вспоминал, слёзы сами текли из глаз, незамеченные; вытирал их и молчал.

– Солдату жениться и счастья выпрашивать не следует, – шептал он, – человек от этого смягчается, а нам нужна стальная закалка.

С утра они должны были чистить коней, приносить воды, сеять ячмень, подметать конюшни, также дворы и сени. Все домашние дела, даже ношение дерева на плечах турки складывали на них. Словак, когда ему приходила фантазия, стегал без причины плетью пока не шла кровь, и смеялся.

Вечером запирали их в нижней комнате, в которой совсем не зажигали света; накладывали дыбы и цепи.

Сон не раз было нужно долго ждать, говорили, поэтому, потихоньку, поскольку громко нельзя было. Янаш рассказал Збилутовскому всю свою историю, тот также исповедал свою долю и недолю. Человек был уже значительно старше Янаша и помнил множество вещей. Когда не стало собственных, развлекались повестями о чужих судьбах, для того чтобы забыть настоящее.

Однажды, когда они так беседовали, Збилутовский, который был ходячей шляхетской генеалогией, так как знал все дома и их связи по всей Речи Посполитой, припоминал, что Корчаков знал в Сандомирском; особенно одного славного скупердяя и сутягу, которому дали прозвище Шкварка, потому что хлебом и салом жил весь круглый год, только во время поста вместо него использовал масло для хлеба.

О том Корчаке слышал что-то и Янаш, зная, что было какое-то родство между ними, но когда его родители умерли и его объявили сиротой – тот отвечал, что госпиталя не имеет. Никогда уже потом о нём не узнавал и забыл вовсе. Промелькнуло это воспоминание вместе с другими и больше о том речи не было.

Ближе к празднику Рождества среди турок начали ходить вести, что султан Кара-Мустафа своего зятя за несчастную экспедицию, в которой он погубил столько людей и такой позор на хоругвь пророка навёл, покарал смертью, согласно их обычаю. Послал ему письмо и шёлковый шнур, которым его удушили. Говорили также о страшной силе, с весной имеющую вылиться на христианские страны.

Из лагерей и от короля ничего ещё слышно не было. Янаш удивлялся этому равнодушию, но наконец свыкся, усомнившись уже в возможности освобождения. Ему объявили, что его собираются отправить в Стамбул. Трудно было ожидать такого великого выкупа, который требовал Ага. Удивило его, однако, то, что в последнее время с ним начали обходиться достаточно относительно, и когда однажды он приболел, ему даже позволили лежать в более тёплой комнате. В итоге словак проболтался, что уже три раза приезжали, давая взамен его более десяти турков, но Ага, чем больше на том настаивали, тем выше поднимал цену.

– Ваша милость, вы ещё как-то так выберетесь, – говорил Збилутовский, – но я должен тут сгинуть, а так как душа твёрдо сидит в теле, будут эти долгие муки. Лишь бы человек молитвы не забыл и в быдло не превратился.

Тем временем случилось то, чего менее всего ожидали: однажды утром вытащили Збилутовского из избы и объявили ему, что его должны обменять. Он счачала не мог понять своего счастью, так неожиданно оно пришло, потом остолбенел, наконец, совсем обезумел. Янаш имел только время попрощаться с ним, просить его, чтобы о нём сообщил, что он жив, потому что турки временами пускали различные вести, и что терпеливо будет ждать, покамест не придёт к нему очередь выбраться из неволи.

Остался Янаш снова один и с двойной работой, так как падала на него за обоих. Снова миновали недели и месяцы. Время было к весне, когда Ага, прибыв раз из замка, приказал позвать к себе узника.

Этот молодой турок, которого до сих пор Янаш видел издалека, был безжалостен к своим людям и пленникам. Корчак весьма удивился, когда ему приказали идти к нему, потому что никакой вины не чувствовал. За время пребывания он немного научился их языку, мог кое-что понять и без переводчика, но словак, который с ним шёл, должен был служить переводчиком.

Когда его ввели в комнату и он встал у порога, турок долго чёрными глазами всматривался в него и изучал; наконец начал его спрашивать, с клятвой пророку Христу (как выражался), кто он был в действительности и какие имел средства для выкупа.

– Совсем никаких не имею, – ответил Янаш, – я сирота, бедный и, кроме милости пана, у которого я служил, ничего больше у меня нет.

Турок воскликнул, что этого не может быть, что о нём делали старания, что он, должно быть, из значительной семьи.