История о пропавшем ребенке

Мне было не до шуток: я хотела знать, что сказали юристы. Ответ разочаровал меня. «Доказательств недостаточно, – объяснил директор. – Они не проведут в тюрьме дня. Ради собственного удовлетворения можно опубликовать, но за решетку этих твоих Солара точно никто не засадит, тем более если, как ты говоришь, они вхожи в политические круги, знают, кого купить, и денег у них хватает». От слабости у меня подкосились ноги. Мелькнула мысль: Лила будет в ярости. «Они еще хуже, чем я рассказываю», – сказала я подавленно. Директор почувствовал мое разочарование, стал меня подбадривать и снова хвалить текст. Но вердикта не изменил: этим Солара не разгромить. Как ни странно, он настаивал, чтобы я опубликовала текст. «Давай я позвоню в „Л’Эспрессо“, – предложил он, – напечатать такую статью сейчас очень важно, и для тебя, и для твоих читателей – да для всех! Надо рассказать, что Италия, в которой мы живем, намного хуже, чем о ней принято говорить». Он попросил у меня разрешения еще раз показать юристам текст, чтобы сказали, какие правовые риски может повлечь статья, что нужно убрать, а что можно оставить. Я вспомнила, как просто было, когда речь шла о запугивании Бруно Соккаво, и отказалась: «Нет, не надо, а то я опять окажусь во всем виновата».

Подождав немного, я набралась смелости и пересказала этот разговор Лиле. Она восприняла новость спокойно. Включила компьютер, как будто хотела пробежать текст еще раз, но мне показалось, она не читала его, а просто смотрела на экран и думала.

– А ты этому директору вообще доверяешь? – спросила она.

– Да, он хороший человек.

– А статью почему не хочешь публиковать?

– А зачем?

– Для ясности.

– Так и так все ясно.

– Кому? Тебе? Мне? Директору?

Она разочарованно покачала головой и ледяным голосом сообщила, что ей надо работать.

– Погоди.

– Говорю же, я спешу. Без Альфонсо тяжко приходится. Уходи, пожалуйста.

– На что ты обиделась?

– Иди.

Какое-то время мы не виделись. По утрам она отправляла ко мне наверх Тину одну, по вечерам за ней заходил Энцо или кричал с лестницы: «Тина, иди домой, мама зовет». Через пару недель позвонил директор и радостным голосом произнес:

– Молодец! Я рад, что ты решилась.

Я не поняла, о чем он. Оказалось, ему звонил друг из редакции «Л’Эспрессо», спрашивал мои контакты, говорил, что это срочно. От него-то директор и узнал, что текст о Солара с небольшими сокращениями выходит на этой неделе.

– Могла бы и предупредить, что передумала!

Холодный пот выступил у меня по всему телу. Я не знала, что сказать, сделала вид, что ничего особенного не происходит. Мне потребовалось мгновение, чтобы понять: это Лила отправила нашу статью в еженедельник. Я в негодовании побежала к ней. Она встретила меня ласково.

– Ну, ты же не решалась, пришлось мне.

– Почему же, я очень даже решилась не публиковать статью.

– А я не согласна.

– Ну и пусть выходит, только под твоим именем.

– Что ты такое говоришь? Это же ты у нас писательница.

Высказывать ей мои претензии и тревоги было бесполезно: любая моя критика разбивалась о ее хорошее настроение. Статья вышла: целых шесть страниц убористым шрифтом, подписанная единственным именем – моим.

Я рассердилась, мы поссорились.

– Почему, почему ты так поступила? Не понимаю, – негодовала я.

– Зато я понимаю, – ответила она.

На ее лице все еще виден был след от кулака Микеле, но подпись свою она не поставила, уж конечно, не из страха перед ним. Пугало ее другое, и я знала, что именно. На Солара ей было плевать. Но тогда я была так на нее зла, что не сдержалась: «Ты не стала подписывать статью, потому что тебе нравится прятаться. Конечно, проще кинуть камень и сразу спрятать руку за спину. Но на этот раз все, хватит с меня твоих интриг!» Она рассмеялась, мои обвинения казались ей глупостью. «Мне жаль, что ты так думаешь», – сказала она. И с обиженным видом проворчала, что отправила статью в «Л’Эспрессо» под моим именем потому, что ее собственное ничего не стоит, потому что это я училась, прославилась и могу бесстрашно говорить кому угодно и что угодно. Эти ее слова только подтвердили мою догадку о том, что в своей наивности она переоценивала мою значимость, о чем я ей и сообщила. Это ее рассердило. Это я себя недооцениваю, вспыхнула она, потому она и старается заставить меня работать над собой. Интерес читателей ко мне должен расти, все должны узнать о моих заслугах – послушать ее, так это единственное, что ее занимало. «Вот увидишь, – воскликнула она, – что теперь будет с Солара!» Домой я вернулась мрачнее тучи. Я никак не могла отогнать от себя мысль, что она меня использовала, как и говорил Марчелло. Она поставила на карту мою жизнь и благополучие в надежде, что моей скромной известности хватит, чтобы она выиграла свою войну, свела свои счеты и заглушила в себе чувство вины.

103