История о пропавшем ребенке

Нет, я уже не ловила с жадностью каждое его слово, как раньше. Он произносил провокационные речи, но изъяснялся мутно; всегда призывавший смотреть вдаль, он словно ограничил собственное поле зрения сиюминутными столкновениями в верхах, тогда как мне и его друзьям они представлялись частью более обширной картины. «Довольно, – восклицал он, – относиться к власти с детским неприятием; надо стремиться туда, где решаются вопросы жизни и смерти: в руководство партий, банков, телеканалов». Я слушала его молча, а когда он обращался ко мне, опускала взгляд. Я больше не скрывала, что мне скучны его сомнительные разглагольствования, недостойные его ума.

Как-то раз он принялся излагать свои «прагматичные» идеи Деде, которая готовила школьный доклад. Я не выдержала и вмешалась:

– Только не забывай, Деде, что народ в любое время может восстать и перевернуть ситуацию вверх дном.

– Мама любит выдумывать, – сказал он добродушно, – у нее работа такая. Отличная работа! Но она мало знает о том, как устроен мир, в котором мы живем. Если ей что-то не нравится, она произносит волшебные слова:

«Перевернем ситуацию вверх дном». Вместо этого надо заставить работать существующий мир.

– Как же ты его заставишь? – спросила я.

– При помощи законов.

– Но ты же сам говоришь, что за судьями необходим строгий контроль.

Он недовольно покачал головой, точно так же, как когда-то Пьетро.

– Иди пиши книгу, а то опять будешь ругаться, что мы тебе работать не даем.

Он продолжил читать Деде лекцию о разделении властей, а я молча слушала и полностью с ним соглашалась.

72

Когда Нино был дома, они с Деде и Эльзой взяли привычку устраивать нечто вроде шутовского ритуала: заталкивали меня в комнату, сажали за письменный стол, приказывали работать и закрывали дверь. Стоило мне высунуть из комнаты нос, они хором на меня кричали.

Вообще, когда у него находилось время, он отлично справлялся с девочками: и с Деде, которую считал очень умной, хотя и излишне жесткой, и с Эльзой, которая его веселила и вела себя при нем очень мило, пряча свое коварство за ангельским видом. Но мне не хватало главного: я видела, что Нино равнодушен к маленькой Имме. Конечно, он играл с ней, и иногда даже казалось, что ему это нравится. Они с Деде и Эльзой ползали вокруг нее и лаяли, уговаривая ее тоже сказать: «Гав». Я сидела и пыталась под их вопли делать наброски для романа. Иногда из комнаты доносилось: «Да, она сказала, сказала! Молодец!» – это значило, что Имме удалось выдавить звук, похожий на «га». Но этим все и ограничивалось. Он относился к малышке как к кукле, которой можно занять Деде и Эльзу. Выходные он проводил с нами все реже, но в те редкие воскресенья, когда он был с нами и когда стояла хорошая погода, он водил девочек в парк виллы Флоридиана и разрешал им по очереди катить коляску. Домой все четверо возвращались чрезвычайно довольные. Но мне хватало пары минут, чтобы догадаться, что Нино оставлял Деде и Эльзу играть с Иммой в дочки-матери, а сам болтал с мамашами из Вомеро, приводившими туда детей позагорать и подышать свежим воздухом.

Я почти смирилась с его неконтролируемой манерой соблазнять женщин, полагая, что это у него что-то вроде нервного тика. Мало того, я привыкла к тому, что он нравится женщинам с первого взгляда. Но в какой-то момент и с этим возникли осложнения. Он начал хвастать передо мной невероятным числом своих подруг, настойчиво подчеркивая, что рядом с ним они словно светятся изнутри. Я прекрасно знала, что это за свет, и нисколько не удивлялась. Женщины рядом с ним действительно словно делались ярче и заметней, прежде всего для самих себя, потому к нему и липли – и юные девушки, и зрелые дамы. Разумеется, я не сбрасывала со счетов и сексуального влечения, хотя не преувеличивала его значения. Зато меня смущала как-то оброненная Лилой фраза: «По-моему, он тебе не друг». Я старалась вспоминать ее как можно реже, потому что стоило над ней задуматься, как следом неизменно всплывал вопрос: «Неужели все эти женщины его любовницы?» Впрочем, у меня не было ни одного доказательства его измен, зато я замечала кое-что другое. Нино во всех этих женщинах пробуждал нечто вроде материнского инстинкта, и им хотелось сделать для него что-нибудь хорошее.