Эту новость они, как обычно, восприняли с радостью, забрались в машину, взяли на заднее сиденье малышку, что-то лепетавшую сестрам и довольную, что ей уделяют столько внимания; старшие девочки начали ссориться, кто будет ее держать на руках. Я прикрикнула на них: «Что вы ее тянете в разные стороны! Она же не резиновая! Вместе ее держите!» Эльзе это не понравилось, и она обругала Деде на диалекте. Глядя на нее в зеркало заднего вида, я заорала: «Что ты сказала? А ну повтори, что ты сказала!» Она не заплакала, отдала Имму Деде и заявила, что ей все равно надоело возиться с сестренкой. Малышка тянула к ней руки, но Эльза отталкивала ее и визгливо повторяла: «Имма, прекрати! Не лезь ко мне, ты меня испачкаешь! Мам, скажи, чтобы она перестала!» Я не выдержала и гаркнула так, что испугались все трое. Мы ехали по городу в напряженной тишине, нарушаемой только перешептыванием Деде и Эльзы, которые начали догадываться, что в их жизни снова случилось что-то непоправимое.
Это их тайное совещание меня бесило. Меня вообще бесило все: то, что они дети, что я должна исполнять роль их матери, что Имма лепечет без умолку. Присутствие в салоне автомобиля девочек напоминало мне, почему мы здесь; в голове снова и снова возникали картины совокупления, в носу свербело от запаха секса, во мне просыпалась злоба, а вместе с ней рвались наружу самые грязные ругательства на диалекте. Нино оттрахал домработницу и спокойно поехал на свою встречу, плевать ему и на меня, и на дочь. Каков говнюк! Нет, я опять ошиблась на его счет! Я решила, что он копия своего отца? Нет, тут все не так просто. Нино слишком умен и слишком хорошо образован. Его мания трахать всех баб подряд объяснялась не южным темпераментом и не близким к фашизму тупым стремлением постоянно демонстрировать свою мужскую состоятельность. Он прекрасно знал, что делает, знал, как я это восприму, но продолжал в том же духе. Он выстроил целую теорию, прекрасно понимая, что я не переживу подобного оскорбления и сломаюсь. Знал и все равно делал! Он думал: «Не могу же я отказывать себе в удовольствиях только ради этой дуры, которая меня давно достала». Да, так оно и было! Он считал меня мещанкой – тогда это словечко еще часто употребляли в нашей среде – и не сомневался, что я отреагирую по-ханжески. Мещанка, мещанка. Я даже знала, какими словами он будет оправдываться: что поделаешь, «плоть опечалена и книги надоели…»[3]
. Да, именно так он и скажет, сукин сын! Злоба прорвала плотину и хлынула из меня, сметая страх. Я заорала на Имму –77
Лила приготовила нам поесть. Она знала, что Деде и Эльза обожают ореккьетте с томатным соусом и подала их под радостные крики девочек. Этим она не ограничилась. Она взяла у меня Имму и занялась ею вместе с Тиной, как будто ее дочь вдруг раздвоилась. Она помыла обеих и с особой материнской нежностью одела в одинаковые костюмчики. Девочки узнали друг друга, и она оставила их играть и ползать по старому ковру. Они были такие разные. Я с завистью сравнивала свою дочь от Нино с дочерью Лилы от Энцо. Тина казалась мне красивее и здоровее Иммы – прекрасный ребенок от настоящего, крепкого союза.
Вскоре пришел с работы Энцо; он был, как всегда, немногословен. За столом ни Лила, ни Энцо не спросили меня, почему я не притрагиваюсь к еде. Только Деде, возможно пытаясь отвлечься от терзавших ее нехороших подозрений, сказала: «Мама всегда мало ест, она боится растолстеть. Я тоже боюсь». – «Поговори у меня! – одернула я ее. – Смотри, чтоб ничего на тарелке не осталось!» Энцо, явно стараясь защитить от меня девочек, затеял с ними соревнование, кто быстрее доест свою порцию. Кроме того, он деликатно отбивался от назойливых вопросов Деде о Рино: моя дочь надеялась встретиться с ним за обедом. Энцо объяснил, что Рино начал работать в офисе и теперь пропадает там целыми днями. Когда с обедом было покончено, он отвел девочек в комнату Рино, пообещав – по большому секрету – показать им все его сокровища. Вскоре оттуда послышалась громкая музыка.
Я осталась наедине с Лилой и в деталях рассказала ей все. Она выслушала меня, ни разу не перебив. Я поймала себя на мысли, что по мере того, как я облекаю случившееся в слова, сексуальная сцена между этой толстухой и тощим Нино кажется мне все более нелепой. «Представляешь, просыпается он, – я вдруг перешла на диалект, – идет в туалет, смотрит, а там Сильвана! Ну и он, прежде чем отлить, решил задрать ей халат и засадить как следует». Я расхохоталась вульгарным смехом. Лила смотрела на меня с неловкостью. Сама она и не такое говорила, но от меня не ожидала. «Тебе нужно успокоиться», – сказала она мне. Тут расплакалась Имма, и мы поспешили к девочкам в соседнюю комнату.